Ольга Тарасевич - Золотой венец Трои. Сокровище князей Радзивиллов (сборник)

Не больно.

Когда клещ присасывается к телу – это, оказывается, совсем не больно. Просто видишь, как черные лапки исчезают в твоей коже, а серый шарик прекращает двигаться, прилипает…

Все это сначала кажется каким-то безобидным и нереальным.

А потом мозг оттаивает от испуга и начинает работать с лихорадочной быстротой.

Шимов все-таки решился. Он придумал идеальное убийство. Через день он даже может вызвать врача, ничем не рискует. Поражение крови и тканей зайдет слишком далеко, температура зашкалит, сознание выключится. А медики уже ничего не смогут поделать, заболевание развивается стремительно, стоит упустить пару часов – и любые медикаменты бессильны. А к Шимову никаких претензий. Приехала девушка, поговорила о Радзивиллах, построила глазки. Потом мы пошли на прогулку в лес, и вот, какая досада, кто знал…

Совершенно естественная смерть. Никаких подозрений!

Но, конечно, лежать и молча подыхать не годится. Сначала надо попытаться договориться с Шимовым о деньгах. Если не поможет – заставить его под каким-то предлогом выйти из этого помещения. Шея не зафиксирована веревками, можно попытаться ее вытянуть и сбросить клеща подбородком, насекомое не сразу присасывается плотно…

– Дмитрий, давайте с вами договоримся. Вы же деловой человек. Отличная идея с этими клещами! Но вы же понимаете, не факт, что ко мне присосались именно инфицированные особи. Зараженный клещ мог цапнуть Джоя раньше, напиться крови и отвалиться. А у вас мало времени. Я у родственников Протасевича в Минске остановилась, меня искать будут… Давайте с вами договоримся. Десять тысяч долларов – и я забываю о том, что вы с Алесей натворили, и…

– Заткнись, дура! – прохрипел Шимов. – Ты свое лицо в зеркале видела? Из тебя такая же шантажистка, как из меня балерина!

Схватив валяющийся на полу Ликин свитер, он затолкал ей в рот рукав…

– Ладно, хорошо, кляпа не будет. Только не ори. Договорились?

Я вытаскиваю изо рта Лики кусок свитера и невольно отмечаю: ее глаза напоминают Алесины. Тот же разрез, такие же длинные густые ресницы.

Уже много лет единственное, что я могу делать, – это отмечать в женских лицах сходство или различие с моим любимым и ненавидимым эталоном.

Если бы я только мог что-то изменить, я бы никогда не поперся на тот дурацкий конкурс красоты. И все было бы в порядке! Смотреть на такие действа по телевизору у меня нет времени, аналитический обзор экономических и политических газет готовит пиар-менеджер. Я просто не узнал бы об Алесином существовании, и мою жизнь никогда не смял бы тот беспощадный поезд.

Но вот он уже набирает ход – а я совершенно ни о чем не догадываюсь, немного сержусь. Тогда я еще мог переживать из-за работы. Если бы только можно было предположить, что такое настоящие отчаяние, беспомощность, безысходность… Мне было очень нужно срочно поговорить с одним чиновником из Министерства экономики. Урод тормозил важный проект, не отвечал на телефонные звонки, и я собирался выяснить, что происходит. Конкурсы красоты в нашей стране возведены в ранг государственной политики, там легко можно встретить всех должностных лиц высшего уровня. И, конечно, моя компания чего-то там спонсировала. Я не вдавался в детали. Просто когда секретарь положила на мой стол конверт с пригласительным на конкурс красоты, пазл по поимке чиновника сложился. И я, как дурак, поехал во Дворец республики.

Я поехал, увидел Алесю – и погиб. Все бизнес-проекты разом вылетели из головы.

Она была… нет, слово «красива» тут неуместно, неправильно. «Красива» – это про обнаженную красотку с разворота глянцевого мужского журнала, соблазнительно поглядывающую из-под челки; это про стильную бизнес-леди, обедающую в дорогом ресторане и по ходу прикидывающую, не стоит ли кто-нибудь из присутствующих парней в ежедневнике с пометкой «интим»; это даже про глупенькую вульгарную провинциалку, длина юбки у которой значительно меньше, чем позволяют ноги, но такая девчонка берет не внешностью, а жадной, остервенелой жаждой жизни…

Алеся же походила… на святую, на Деву Марию, на какое-то хрупкое светлое неземное создание, не имеющее отношения к реальным людям и непонятно почему вдруг оказавшееся на ярко освещенной сцене в купальнике.

Наверное, она проигрывала конкурсанткам из-за скованности движений, смущения. Точно не знаю, не помню. Может, другие девочки провалились сквозь подиум или превратились в прожектора, освещавшие Алесю? Хотя она ведь не нуждалась ни в каких прожекторах. Она сама сияла, невероятно, ослепительно.

Я смотрел на ее льняные волосы, голубые глаза, упрямый подбородок, чуть вздернутый носик – и не мог на нее наглядеться. Мне казалось, первое место должно достаться именно ей, потому что ее привлекательность, все ее существо – это больше, чем симпатичная внешность, это сама душа нашей страны вдруг приняла женское обличье. Мелодичные тонкие голоса «Сябров», васильки среди спелой ржи, голубые озера в кольцах зеленого леса, героизм, самоотверженность, душевность… Все эти картинки и качества словно бы вобрала в себя хрупкая девушка. Или, может, все это показалось из-за ее белорусского языка, очень правильного, грамотного, свободного?

Я смотрел на нее и понимал: она будет моей женой. Это та моя единственная женщина, которую я, оказывается, искал. Я заслужил ее. Я делал для нее все. На самом деле, весь этот мой трудоголизм, желание порвать конкурентов, всех задавить, затоптать, стать самым первым и лучшим – это все было именно ради Алеси.

Я смотрел на нее и видел, как она отбрасывает длинные волосы, поднимая на руки нашего малыша. Я видел, как становятся мягче ее черты, когда Алеся склоняется над кроваткой. Она прыгает от радости: я вручаю ей ключи от новенького «Мерседеса». А вот мы в аэропорту, летим на отдых всей нашей большой дружной семьей.

До этого дня мысли о женитьбе мне в голову вообще не приходили. Я искренне смеялся над женатыми приятелями и не врубался, зачем отказываться от всех радостей жизни ради одной женщины. Может, когда-нибудь потом, в старости…

Но вот я смотрю на Алесю и не понимаю, как я мог столько времени заниматься такой ерундой, как этот сладкий мужской спорт.

Я не хотел секса с ней. Мне не нужно было прикасаться к этому совершенному телу. Оказывается, есть большее. И это большее мне очень надо. Я представлял, что Алеся озаряет мою жизнь, всегда, насовсем.

И я четко осознавал, что так оно и будет. От этого на душе стало радостно и светло, как бывало только в церкви.

И мне – мне, взрослому мужику! – даже хотелось плакать, и я ужасался оттого, что мог не заметить то приглашение, остаться в офисе, не увидеть эту неземную девушку, а значит, и не понять, ради чего стоит жить.