Ольга Тарасевич - Магическое кольцо Каина

Опасения Вольфганга оказались напрасными.

Интриги Сальери никак не сказались на постановке, император пришел в полный восторг. И скоро «Фигаро» напевали в каждом трактире и постоялом дворе, а полученных денег хватило на то, чтобы расплатиться с долгами и купить дров. Вдобавок Вольфганга пригласили в Прагу, заказали оперу, и гонорар обещали более чем заманчивый.

В карете, быстро удаляющейся от Вены, Констанца болтала без умолку:

– Мы вырвались из нищеты! Твой талант наконец оценен по заслугам! Я знала, всегда знала, что так оно и случится!

Вольфганг закрыл глаза и улыбнулся. По крайней мере, в Праге у него будет работа. И возможность ею заниматься, не думая о крыше над головой и куске хлеба…

Как быстро проходит счастливое время.

Как долго и мучительно тянется полоса неудач…

Годы в Праге пронеслись как одно мгновение. Успех «Фигаро», успех «Дон Жуана»… И хочется работать еще для этого теплого города под пронзительно голубым небом. А только публике уже наскучило, она жаждет новых развлечений, новых имен, новых лиц.

– Они относятся к тебе как к комнатной собачке, – жаловалась Констанца, пересчитывая небольшую горстку монет, принесенную пражским антрепренером. – Пока им хочется – забавляются. А надоест – все, пошел вон, с глаз долой.

Вольфганг вздохнул:

– Ты права. Но, кажется, мы были счастливы в этом городе?

Жена кивнула.

– Тогда, – Моцарт обнял ее, прижался лицом к каштановым локонам, – будем благодарны судьбе хотя бы за это. Я предлагаю поехать в Вену. Нам есть что предложить венцам – в «Дон Жуане» я достиг таких высот, которых нет в «Фигаро». Я верю: на родине опера придется по вкусу!

После Праги Вена показалась какой-то очень неуютной – серой, чопорной, ледяной.

В нанятых комнатах было так холодно – зуб на зуб не попадало. Вольфганг с Констанцей согревались в постели любовными ласками, и последствия такого времяпрепровождения не заставили себя ждать. Констанца снова забеременела. И это скорее огорчило, чем обрадовало Вольфганга: двое их детей уже умерли вот в такой стылой промозглой безнадежности. А выживший сынишка постоянно болел и вконец измучил их жалобным плачем, от которого просто сердце разрывалось.

Ловкий де Понти и на сей раз помог с постановкой оперы в театре.

Но вердикт императора обрушился как беспощадный нож гильотины.

– Музыка божественная, – заявил он после премьеры. – Ничего лучшего в жизни моей слышать не доводилось. Думаю, «Дон Жуан» слишком хорош для венцев. Им надо что-то проще.

Могла ли после такой оценки Иосифа II опера не исчезнуть из репертуара?

Не могла.

И, конечно же, исчезла.

Для слишком хорошего Моцарта не было службы. В его уроках музыки не нуждались. Даже на концерты собрать публику не удавалось.

Так плохо, пожалуй, они с Констанцей еще никогда не жили.

В лавках не давали в долг, трактирщики тоже отказывались кормить без оплаты.

Все письма к друзьям с отчаянными мольбами одолжить денег редко когда позволяли получить помощь.

Жена заболела, а денег на врача и лекарства не было. Вольфганг заложил перстень с изумрудом, счастливый свой талисман – но за него дали совсем немного, и скоро средства опять закончились. Проклиная нищего зятя, доктора привела фрау Вебер. А затем, когда Констанца встала на ноги, фрау Вебер настояла на ее отъезде на воды.

Впрочем, последнее обстоятельство Вольфганга расстроило мало. Болея, Констанца становилась невероятно раздражительной, ворчала с утра до вечера. И это отвлекало от работы. Недавно Шиканедер [31]заказал оперу. Браться за нее сначала Вольфганг не хотел; боялся, что если увлечется работой, то не сможет заниматься с учениками – и тогда точно помрет с голода. Но, помимо его желания, мелодии будущей оперы прорастали в сознании, заполняли все его существо. Освободиться от этих вихрей можно было только одним способом – перенести на бумагу. Так что отъезд ворчащей Констанцы оказался более чем кстати.

Он работал – и почему-то так же ясно, как структуру оперы, видел свою собственную смерть.

Вольфганга это не пугало. Скорее удивляло. И вместе с тем он понимал: изменить что-либо не в его власти, судьба его будет такой – и только такой. А еще было очень странное ощущение… Как будто бы он уже слышал эту мелодию, как будто бы все, что должно случиться с ним, уже происходило, причем не единожды…

«Так как смерть (если быть точным) – действительный конец нашей жизни, то я вот уж пару лет настолько близко познакомился с этой подлинной и наилучшей подругой людей, что образ ее отнюдь не устрашает меня, а, напротив, успокаивает и утешает. И я благодарен Богу за то, что он осчастливил меня, предоставив возможность (вы меня понимаете) узреть в смерти ключ к истинному блаженству. Я – как бы молод я ни был – никогда не ложусь в кровать, не подумав, что на другой день, быть может, меня не станет. И все же ни один человек из всех знающих меня людей не может сказать, что я мрачен или печален в обращении с другими. Вот за это блаженство я вседневно и благодарю Создателя и от всего сердца желаю каждому ближнему сим блаженством наслаждаться», – написал он отцу. Но не отправил. Туда, на небеса, где находится сейчас отец, письма не доставляют…

Когда на пороге его дома возник незнакомец в черной маске, Моцарт почему-то сразу же совершенно ясно понял: он пришел заказать похоронную мессу, реквием. Это его восхитительные мелодии он слышит на фоне музыки «Волшебной флейты».

«Реквием» станет прекрасным произведением. Последним произведением Моцарта…

– Заказчик пожелал остаться неизвестным, – сказал незнакомец, опуская в ладонь Вольфганга тяжелый мешочек с деньгами. – Чем быстрее вы закончите – тем выше будет гонорар.

Вольфганг собирался было спросить, сколько времени у него есть на работу, но таинственная маска в черном плаще как сквозь землю провалилась! Вольфганг бросился к окну, прижался носом к ледяному стеклу. Долго он стоял так, чувствуя, как покалывают лицо тонкие струи холодного воздуха. Однако из дома так никто и не вышел…

От охватившего все его существо парализующего страха и мешающей дышать печали можно было избавиться только одним способом – сесть за стол и выплеснуть всю свою боль в музыку.

Работал Вольфганг в невероятном исступлении. Забывая про сон и еду, он писал «Реквием» и «Волшебную флейту» и отчего-то точно знал, что скоро уже больше ничего писать ему не придется.

Поскольку в деньгах сейчас недостатка не имелось, Вольфганг выкупил из ломбарда перстень с изумрудом. Но зеленоватое мерцание камня не принесло обычного спокойствия.

Сразу после премьеры «Волшебной флейты», невероятно тепло встреченной зрителями, Вольфгангу стало совсем дурно.