Ольга Тарасевич - Магическое кольцо Каина

Я набросила халат, убрала с лица намокшие пряди волос. И кивнула:

– В общем и целом идея мне нравится…

Мы собрались в столовой за идеально приготовленным и сервированным ужином. С обилием серебряных приборов я более-менее разобралась. А вот удержаться от восхищенных стонов (ну неэтично же хвалить еду, когда за столом рядом минимум две вдовы Грина, не тот случай) мне было сложновато.

Нет, я не то чтобы абсолютно адаптировалась к смерти. И эксперт, жующий бутерброд в секционной, – это просто бред больных писателей и кинематографистов. Никто и никогда не ест в секционных! Это просто неэтично!

Большинство тех людей, которых я вижу на секционном столе, мне незнакомо. И это позволяет воспринимать труп как уравнение, которое надо решить правильно. Произошедшее с Джонни меня, несмотря на профессионально адаптированную к смерти психику, шокировало. Я упрекаю себя, чувствую свою вину…

Но этот вкус овощей, приготовленных Франсуа Дюпоном… Это шедеврально! Признавать величественность Моны Лизы, как мне кажется, можно в любом состоянии, все равно понятно – картина написана гением.

Мне не приходилось ранее сталкиваться с гениями от кулинарии. Франсуа Дюпон, вяло ковыряющий в тарелке напротив меня, внешне производит приятное впечатление. Он немного полный, с круглыми щечками, интеллигентными очками в тонкой оправе. По виду не скажешь, что гей, – и мне кажется, это его прекрасно характеризует; ни к чему выпячивать свою нетрадиционную ориентацию или вульгарно подчеркивать свою сексуальность в принципе. Фред говорил, что повар переживает разрыв отношений с партнером. Верю – в нем есть какая-то депрессивная подавленность. А еще у Франсуа анастомоз. Когда делают операции по удалению части желудка (из-за язвы или опухоли), конец желудка пришивают к тонкой кишке, или шьют конец в конец, или конец отводят вбок. Вот так и поступил хирург, оперировавший Франсуа. Я вижу тонкий валик на границе желудка и кишки, в целом же слизистая желудка без патологий.

Зачем Франсуа убивать Джонни? Не могу придумать мотива. Грин был доволен его работой, они познакомились много лет назад, и совершенно случайно. Не слишком ли разные у них были интересы для конфликтного пересечения, повлекшего смерть Джонни?

– Очень жаль, что все это произошло с Грином, – рядом со мной сидит тренер по йоге Андрей Шульгин. Я воспринимаю его энергию как мощную заполняющую пространство силу. – Я до сих пор не могу поверить, что все это случилось. Грин очень серьезно относился к тренировкам… Знаете, я рад, что вы здесь. Хоть вспомню, как по-русски говорить. А вы давно знали Джонни?

Машинально наблюдая за тем, как Андрей ест (он левша, поэтому и приборы держит наоборот, нож в левой руке, вилку – в правой), я неопределенно пожимаю плечами.

Я немного опоздала на ужин и поняла, что Мэри уже говорила присутствующим обо мне. Понятия не имею, что именно она озвучила. Поэтому, чтобы не проколоться, не стоит вдаваться в детали.

То, что произошло в следующую минуту, осознать я не успеваю.

Столовая вдруг наполняется запахом пороха и выстрелами. А я лежу на полу, прижатая телом Андрея. Причем тренер по йоге уже истерично хохочет.

– Простите, – Андрей помогает мне подняться. – Я когда-то в Чечне служил. Такой опыт бесследно не проходит.

Возле двери вовсю набирает обороты темпераментная разборка. Управляющий виллой, симпатичный смуглый Джамаль, одетый по-европейски, кричит и размахивает руками перед женщиной в черной одежде, с закрытым лицом. А за женщиной прячется мальчик лет пяти, сжимающий в руках пистолет. Не понимаю арабского, но смысл и так ясен. Мальчик, несмотря на запреты матери, дернул к папе, пальнул из пистолета и даже не подумал, что это перепугает всех до смерти.

– Прошу прощения, – сказал по-английски Джамаль. – Жена с сыном заехали ко мне. У сына новая игрушка. Я сожалею.

Происшествие с ребенком как-то разрядило царившую за столом довольно мрачную атмосферу. Повар о чем-то вполголоса заговорил с Кейт, Лукас (от него, кстати, реально веяло холодом, я понимала, что дико боюсь его взгляда) показывал Мэри на гринфоне какие-то наброски.

– А охранники едят отдельно? – поинтересовалась я у Андрея, заметив отсутствие Беннета и Ричардсона.

– Я видел, им горничные относили подносы. Вообще на виллах Грина больше охраны. Просто накануне одна смена ушла в отпуск. Наверное, ребята сейчас круглые сутки при исполнении и жутко замотались. Обычно у них есть помощники.

– Я знаю.

– Джонни рассказал?

Андрей смотрит на меня вполне доброжелательно. Но мне почему-то кажется, что он напряжен, излишне любопытен.

И эти его слова о том, что опыт службы в Чечне не забудешь…

Он воевал на стороне федералов? Или моджахедов, ловко отрезающих русским головы? А ведь уточнять бесполезно: если рыльце в пушку, правду не скажет…

Пытаюсь придать голосу беззаботность:

– Не помню, кто говорил. Может, Фред.

– Кажется, вы ему нравитесь. Фреду Мердоку. Он на вас часто смотрит.

– А вам кто нравится? – пытаясь сменить тему, киваю на горничных, Джуди и Крис, вяло ковыряющихся в тарелках. – Выбор неплохой. Джентльмен предпочитает блондинок или брюнеток?

Андрей пожимает плечами:

– Для меня они не представляют интереса. Я хорошо говорю по-английски. Но мы, русские, другие. Не нужны мне отношения с американкой.

– Почему?

– Строго говоря, у человеческой души нет ни национальности, ни пола.

– Даже так?

– Да. Мужское или женское тело дается для наработки тех качеств, которые нужны душе. Я во всех воплощениях был мужчиной, и…

По лицу Андрея вдруг прокатилась судорога. Он махнул рукой:

– Ладно, вся эта эзотерика вам малоинтересна. В общем, национальности у души вроде как нет. Но я не воспринимаю американок как женщин. Среди них найти родственную душу – по крайней мере, мне – невозможно. Они очень отличаются от наших девушек. Не смог бы в американку влюбиться.

– Вообще я знаю Джонни уже достаточно давно, – я говорила и жутко волновалась, что сболтну лишнее. Все-таки врать очень тяжело, легенда должна быть продумана идеально. – Но мне не приходилось вот так общаться с его семьей. Тут всегда было настолько демократично, все за одним столом? Дети тусуются, жены… Или это в связи с чрезвычайной ситуацией?

– Всегда. Джонни был чужд снобизм. И при всем этом он мог с легкостью избавиться от любого сотрудника. Иногда он прощал серьезные промахи. Чаще мог прицепиться к мелочи. Мы привыкли жить на вулкане.

– Как вы думаете, кто-нибудь из персонала мог убить Джонни?

Андрей покачал головой:

– Это исключено. У Грина было чутье на людей. Все, кто работал с ним рядом, его любили и принимали со всеми недостатками. Гениям многое простительно. И я всегда буду благодарен судьбе, что она привела меня к Джонни.