Ольга Тарасевич - Золотой венец Трои

Оказывается, с Блэк Черри все делать хорошо: и целоваться, и заниматься любовью, и болтать.

Философствовать с самой собой наедине, когда он сладко посапывает, тоже неплохо…

Раньше все было неправильно. Точнее, не совсем правильно.

В ее сердце жила большая, страстная любовь к цветам. Однако к этому чувству следовало добавить еще и любовь к мужчине. Тогда жизнь ее стала бы по-настоящему яркой, такой, какой она и должна быть, такой, каковой она и является по своей сути. Теперь-то она это понимает!

«А ведь я никогда не влюблялась прежде. Неужели я совсем не влюблялась?! По крайней мере, я об этом не помню… почти. Кое-что было… Дело давнее, – Кристина приподнялась на локте, полюбовалась изысканной красотой черт лица дремлющего Салаха и, вновь обняв его, натянула одеяло до подбородка. – Влюбилась – и сразу же и обожглась еще в институте. Битая я жизнью девушка, причем жестоко битая! Прекрасный был роман с однокурсником: гуляли вдоль Москвы-реки, целовались в сквере на Чистых прудах. Миша такой умный был, красивый, прямо не верилось: такой шикарный парень – и мой, мой! Я мечтала о доченьке, Миша – о квартире в столице и прописке. Да, Мишка быстро меня «отрезвил» – сказал: если все эти бытовые вопросы не решатся в ближайшее время, так у него еще одна москвичка с жилплощадью имеется на примете. Пришлось рвать по живому. Так больно было… После института я пару лет убила на своего шефа. Женатик, голову мне дурил – подожди, мол, немного, я скоро разведусь! У него за время наших отношений ребенок от жены родился – четкая примета «отсутствия» секса и приближающегося «развода»! После этого я ясно поняла: все мы хотим друг друга использовать: отдать поменьше, а получить побольше. Любовь-морковь, уши развесишь, и глядишь – тебя уже все поимели по полной программе. Поэтому – и это нормальная, я считаю, жизненная позиция – надо самой уметь пользоваться людьми, чтобы никто не пользовался тобой. И все другие мои кавалеры уже играли по этим правилам. Я сама устанавливала законы: я так хотела, я так привыкла. Кто-то был нужен мне по работе, с кем-то я могла слетать в Австрию, на лыжах покататься. И все женатые. Только это уже не напрягало совершенно и даже радовало: никаких ожиданий, просто четко соблюдаемые с обеих сторон условия договоренностей. Лезть в эту клетку с кольцами, дурацким загсом и бытовыми проблемами – во имя чего? Чтобы через годик-другой мой муж жаловался в постели своей любовнице на непонимание с моей стороны? Уж я-то о таком «непонимании» наслушалась – экспертом стала! При чем тут непонимание? Не надо оправдывать несуществующими недостатками жены собственную распущенность, отсутствие ответственности… Не мужики – одно вранье, поиски личной выгоды, слабость! Понимаю всю истинность этой фразы: «Чем больше узнаю людей, тем больше люблю собак». И вот мне уже за тридцать, и мужиков я всех ненавижу и все больше и больше люблю цветы. Потому что с ними все по-честному. Я дарю им свою любовь, они мне – свою, и никаких подстав, никакого обмана… А Салах все это перепутал…»

Она прижалась к смуглому тонкому телу еще крепче, украдкой смахнула выступившие на глазах слезы.

И это тоже случилось с ней впервые – желание разрыдаться от счастья…

Этот парень – особенный.

Ему за пару часов удалось помочь ей понять самое главное, некую основу основ всей жизни.

С ним все – с самого начала – пошлî неправильно.

Иногда его присутствие ее радовало – забавно было наблюдать за ним, таким непохожим на российских мужчин, таким красивым.

Иногда вся эта авантюра казалась ей ошибкой, когда эмоции ее захлестывали и от страха очень хотелось обвинить кого-нибудь во всех своих бедах, а, кроме Салаха, поблизости никого не было.

Только все это неважно.

Не очень важно.

Никто и никогда не хотел отдать ей так много, как Салах…

У этого мальчика никогда ничего не было. Старенький «наладонник», белые джинсы и пара мелких монет в кармане – вот и все его «приобретения». Имущество. В этой стране так живет большинство его ровесников.

И вот парню подфартило. У него появляется очень красивое и дорогое ювелирное украшение. И возникают вполне естественные планы – продать ценную вещь, помочь родным, начать жить по-новому.

Но – не складывается. Венец похитили.

Сложно даже сказать, как именно это случилось. После жуткой бессонной ночи, долгих поисков пленных туристов по всему острову и затянувшегося обеда глаза у них закрывались сами собой. Доползти до кровати и провалиться в сон – только этого всем и хотелось. Через несколько часов венца в их номере уже не было: он исчез из шкафа вместе с сумкой. Двери были закрыты, окна – нет. На пороге перед домиком лежал черный ленспен, принадлежащий, как позже выяснилось, Лике Вронской.

Господи, господи, как же Салах рыдал…

Его огромное вселенское горе просто потрясало тем, что это было прежде всего горе из-за невозможности что-то отдать!

– Помнишь, ты говорила мне о лампах для своих цветов? О том, что они обязательно должны включаться зимой, что свет так же важен для твоих цветов, как и вода? Я хотел построить для тебя самую лучшую оранжерею, где всегда светили бы самые яркие лампы. Я хотел подарить тебе много-много голубых «ванд», чтобы они цвели как сумасшедшие; чтобы ты ими любовалась, а я любовался бы тобой. – Он раскачивался из стороны в сторону, его смуглые щеки блестели от слез. – А помнишь, ты рассказывала мне о питомниках для орхидей? Которые есть в Германии и Таиланде? Я хотел бы купить такой питомник для тебя… Но украшение украли! Прости меня, я никогда, наверное, не смогу подарить тебе хотя бы одну-единственную голубую «ванду»…

Он рыдал, и на душе у нее становилось тепло-тепло.

Кристина вдруг почувствовала: вся любовь, какая только есть в целом мире, сконцентрировалась в этом мальчике и предназначена в этот миг только для нее.

И в этой любви столько света – не взять такой подарок невозможно. И даже, нет, «взять» – не то слово. Просто этот свет есть, он вспыхнул в ее жизни, и ей просто до невероятности хорошо: этот свет растворяет в себе все беды, обещает долгое, даже какое-то бесконечное счастье.

Это такие тонкие и сильные эмоции… Мало слов, но столько покоя и умиротворения…

Потом, конечно, она все-таки придумала и логическое объяснение для этой внезапно хлынувшей потоком в ее душу, такой сильной любви к Салаху (о, эти финансовые аналитики – страшные люди: их хлебом не корми, дай только разложить по полочкам информацию, неважно какую!).

Блэк Черри по значимости своей сравнялся с вещами, вызывающими любовь в ее душе: с орхидеями, с их потрясающими разнообразными цветами, упругими зелеными листьями, с корешками. Он приблизился к самому любимому: он понял и полюбил ее цветы. Это, оказывается, невероятно важно!