Марина Серова - Осиное гнездо

Роман Балдеску был совершенно прав, говоря мне, что этот артист без выступлений жить не может.

Оба артиста были одеты или — правильнее было бы сказать — раздеты до узеньких плавок, от которых, впрочем, быстро избавились под восторженные вопли зрителей обоих полов.

Наиболее легковозбудимые девчонки вскочили со своих мест, чтобы лучше видеть, другие вообще подошли к эстраде и навалились на ее край, повизгивая от сопереживаний.

Я же чувствовала себя идиоткой и думала о шоу совсем в другом разрезе и ракурсе.

Мне интересно не было, скорее, даже было противно.

Вова Прокопенко демонстрировал всякие разные изыски, а неопрятный хмурый толстяк Жорик продолжал снимать своей видеокамерой. Вот что мне было по-настоящему интересно.

Я почти твердо знала, что мне нужно делать в ближайшее время. Но для начала я довольно-таки резко избавилась от липкой длани Бутмана. Плевать на то, что такие, как он, будут считать меня скучной. Как-нибудь переживу.

Закончив выступление, Вова раскланялся, поцеловал своего партнера и прошел в зал под радостные вопли зрителей.

Я внутренне вся сжалась, увидев, что он направляется к нам.

Но потом я успокоилась: Вова на меня, кажется, и внимания не обратил, он шел прямиком к Бутману.

— Тебе понравилось? — спросил он у Бутмана, присаживаясь рядом с ним.

— Не то слово! Очень, очень понравилось! — начал нахваливать его Бутман, протягивая Вове свой фужер. — Такие, как ты, просто находка в нашем бизнесе, цыпа!

Бутман поглаживал Вову почти как меня и говорил ему восхищенно:

— Ты знаешь, цыпочка, я даже удивился, когда мне сказали, что приехал москвич из наших и готов выступить. Я думал, будет вульгарная порнуха, но то, что ты показал, — искусство, искусство высокое!

«Цыпа» улыбнулся и застенчиво клюнул Бутмана в плечико.

Не скажу, что меня чуть не стошнило — я видела и не такое, — но впечатление было сильным.

А выступление Вовы все равно было порнухой, и переубедить меня никто бы не смог.

Пока парочка друзей ворковала справа от меня, я посматривала на толстого оператора по имени Жорик.

Он как раз менял кассету. Бережно вытащив из камеры, он положил ее на стул позади себя, вставил новую и махнул рукой следующим артистам.

Я, вытянув шею, посмотрела на прожекторы и обратила внимание на то, что кабели от них ползут по полу и соединяются, скручиваясь в жгуты. Заканчивались они в трехфазной розетке, лежащей на полу недалеко от крайнего столба, поддерживающего потолок.

На сцене уже были смешанные пары, и, видя, что толпа у эстрады постепенно увеличивается, я тоже встала.

— Танюшка, а как же мы? — Бутман попытался изобразить разобиженность, но получилось это у него плохо. — Сумку-то зачем берешь? Здесь не сопрут!

Я не ответила.

— Девочке интересно наблюдать процесс, — улыбаясь, пояснил Прокопенко, — пойдемте вместе. Сам неравнодушен к этому делу.

Мы прошли вперед и прорвались к самой сцене.

Вова что-то мне шептал в ухо насчет того, что у него странное ощущение, будто он видит меня уже не первый раз. Бутман с другой стороны советовал ему не увлекаться и не разевать роток…

Я все это почти не слушала.

Стараясь пробраться как можно ближе к стулу с нужной мне кассетой, я, не обращая внимания на недовольные шиканья соседок, упрямо стремилась к своей цели.

Ничего не отвечая надоевшему мне Бутману и дурно пахнущему трудовым потом Вове, я наконец-то наступила ногой на кабель.

Еще раз посмотрев на розетку, я обнаглела окончательно — наклонилась и дернула за нее.

Оба прожектора моментально потухли. После их яркого освещения всем на какое-то время показалось, что наступила полная темнота, и я, подскочив к стулу Жорика, схватила кассету с отснятым материалом.

Визг обиженных зрителей перекрыл все звуки.

Я, задевая за людей и за столы, повернулась и, сориентировавшись, устремилась к выходу.

В этот момент меня сзади обхватили чьи-то руки.

— Зачем ты это сделала? — Вова вцепился мне в плечо и развернул лицом к себе.

Лучше бы он этого не делал. Получив классический удар коленом в пах, Вова Прокопенко отлетел назад в толпу.

Оттуда послышался возмущенный крик Бутмана:

— Цыпа, твою мать, ты что творишь?!

Справа на меня наткнулся какой-то мужчина и, уцепившись за сумку руками, тоже хотел задержать, но я уже развоевалась.

— Ты куда, подруга? — спросил мужской голос, но тут же, не дождавшись ответа на свой вопрос, заткнулся и жалобно взвизгнул, получив хлесткий удар по глазам и второй по ушам.

Наконец я попала в коридор, ведущий на лестницу. Теперь оставалось только и отсюда выбраться, и можно сказать, что день даром не прошел.

Лампочка под потолком уже не коптила, приходилось пробираться на ощупь.

В зале зажегся свет, и лучи его, упав в коридор, показали мне нужное направление, но у самой двери я натолкнулась на еще одно препятствие.

Высокого роста охранник загородил мне проход.

— А вы куда, девушка? — спросил он. — Тут не принято уходить раньше времени. А сортир вон там.

— Спасибо большое, — вежливо ответила я и, сделав шаг вправо, тремя короткими ударами левой ступни проверила на крепость мышцы его брюшного пресса. Пресс оказался слабоватым. Охранник согнулся и, шлепая губами, прислонился лобиком к стене.

Оттолкнув этого стража, я выскочила на лестницу.

Здесь уж сомнений не было, куда идти и как. Только вниз и очень быстро.

Я заскакала через ступеньки.

На выходе мне больше никто не встретился, и я свободно выбралась на улицу.

Там я огляделась и не помчалась по улице, как можно было бы предположить, а свернула сразу за этот дом и перелезла через кирпичный забор, построенный на его задах в те же времена, что и само здание.

Я оказалась в маленьком проходном дворе и, облаянная тремя шавками и двумя старухами, высунувшимися из окошек, смело вышла на параллельную улицу.

Моя несчастная сумка потеряла во время этих приключений всю свою привлекательность, и, к сожалению, после моего возвращения домой придется от нее избавиться. Я потерла ее рукой, но ей это не помогло.

Поймав на трассе машину, я назвала домашний адрес Вовы Прокопенко.

Дом стоял на месте, что от него и требовалось.

Я, стараясь не шуметь, подошла к одиннадцатой квартире и позвонила два раза. Просто так почему-то принято в нашем народе: один раз звонит непонятно кто, а два или три — вроде свои, и тут люди склонны идти и открывать без особых рассуждений.

Мне никто не открыл. Какая досада!

На всякий случай оглянувшись, хотя в этом не было никакой необходимости — если бы кто-то находился в подъезде, я бы это давно услышала, я вынула из сумки маленький спецнаборчик, вскрывающий почти любые замки.