Лариса Соболева - Любовь к таинственности, или Плохая память

– Фамилия, – произнес Чехонин.

– Моя? – ерничал Сурепка. – А я забыл. Мне фамилия ни к чему.

– Придется вспомнить.

Меня поражало спокойствие Чехонина, на его месте я бы врезал негодяю по роже. Когда вся страна с трудом поднималась из разрухи, этот несознательный элемент поступал как предатель, обкрадывая честных граждан. Я его осуждал и с искренностью дурака ненавидел. Вот такой я был тогда.

– Что ж, я напомню, – говорил Чехонин во время моих пылких размышлений. – Зовут тебя Назар, фамилия Лебеда, потому и получил сорняковое прозвище – Сурепка.

– Так чего ж ты спрашиваешь, начальник, если знаешь? – захихикал Сурепка. – Надолго меня?

– Посчитаем. На вокзале за последний месяц совершено пятнадцать краж.

– Что – все мои? – ничуть не испугался Сурепка, наоборот – он веселился.

– Ну, пяток точно за тобой. Своих не сдашь, я о тебе наслышан, поэтому… за всех париться пойдешь.

– Чего-чего? – залился смехом тот. – За всех? Я один? Не имеешь права. Вы меня поймали на деле, вот и банкуйте. А пятнадцать… не докажешь.

– Да не стану ничего я доказывать. – Чехонин закурил, медленно разогнал облако дыма, лениво крутил пальцами спичку. – На тебя скину без доказательств, и все. Мне – показатели и слава, тебе – срок. Большой.

Весь вид Чехонина говорил: я все могу. А на роже Сурепки улыбка осталась, да глаза уже не веселились.

– Но мы можем и полюбовно дело сладить, – сказал Чехонин. – Ты рассказываешь, где мне найти Брагу и мотаешь только за сегодняшнюю кражу. Это честная сделка.

– За падло меня держишь, – с укоризной процедил Сурепка. – Я честный вор.

– Мне с Брагой потолковать надо, а не взять его. Он пока на деле не засветился, брать его не за что.

– Вы все соловьями заливаетесь, – хмыкнул Сурепка.

– Ну, как хочешь. Даю тебе время подумать. До завтра.

Времени было достаточно, чтобы Сурепка одумался, потому что срок ему действительно светил большой, а свободу любят все, особенно воры.

Вечером я и Чехонин отправились к Мурке Браги. Она жила в старом домишке, вросшем в землю, с маленькими окнами, с камышовой крышей, находившемся в районе отпетых босяков под названием Блошиха, потому опасном. На телеграфном столбе у границы Блошихи лихие люди прибили доску с надписью: «До десяти вечера улицы ваши, после десяти наши». Простых людей, живущих в Блошихе, босяки не трогали, но стоило здесь появиться чужаку – держись. Нет, в том районе не убивали, разве что своих во время ссор, но что ограбят до нитки и отдубасят – сто процентов.

Чехонин вошел во двор, не обращая внимания на лай дворняжки, привязанной к дереву, постучал. Когда дверь открыла старая карга с бородавками на лице и шее, он улыбнулся ей:

– Мне Матрену.

– Заходи, – сказала карга недружелюбно.

Мы вошли. Матрена оказалась калиброванной Муркой. Роста маленького, но в три обхвата, щеки Матрены налитые и, казалось, вот-вот треснут, брови густо выкрашены в черный цвет, волосы сильно завиты. На ней был цветастый халат до пола, она курила папиросу и продолжала раскладывать пасьянс, лишь мельком взглянув на нас.

– Мне нужен Брага, – с порога сказал Чехонин.

– А ты кто такой? – спросила Матрена, перекладывая карты.

– Капитан Чехонин. Уголовный розыск.

Матрена развернулась к нам всей своей массой, вынула изо рта папиросу, выпустила густую струю дыма. Ее поросячьи глазки раскрылись, поблескивая задорным удивлением, бордовые губы раскрывались неторопливо:

– Ты, видать, из смелых. Люблю таких. Ко мне чего приперся?

– Твой адресок дали.

– Давалку ту отобью. Нету у меня Браги. Где он – не знаю.

– А ты узнай и передай, чтобы завтра был в пять вечера на площади у памятника товарищу Сталину. Брать его не буду, потолковать хочу. У нас мокрое дело, женщину убили, Брага к ней захаживал. Он на мокруху не ходит, я знаю, но если завтра не придет ко мне на свиданку, пойдет по мокрухе он. И тогда ему ничто не поможет, поймаем. Так и передай: придет – не он убил, не придет – повесим на него.

Не дожидаясь ответа Матрены, Чехонин вышел, я за ним. Мне представилась редкая возможность повстречать человека-глыбу, который не распылялся попусту ни в словах, ни в жестах, ни в делах. Рядом с ним остальные выглядели ничтожно мелкими, включая меня, его побаивались все, хотя он сроду даже голоса не повышал. И когда говорил с Матреной, во мне зрела уверенность, что бабенка не только передаст Браге его приказ, но и уговорит пойти на встречу.

Так я рассуждал сам с собой о Чехонине, возвращаясь домой. А жил я с мамой тоже в неспокойном районе, но все же не в Блошихе. Мы квартировали в четырехэтажном доме, вокруг было полно уцелевших маленьких хаток, иногда без заборов, полно и разрушенных, от которых остались одни стены. Вдруг я услышал сдавленный женский крик:

– Помогите! На помощь…

Определив, откуда крик, совершенно не думая об опасности, я кинулся к полуразрушенной хате, перескочил через канавки и груды щебня, очутился внутри. Двое насиловали женщину, повалив ее на гнилые доски пола. Я ринулся к ним, завязалась драка. Меня учил один наш сотрудник кое-каким приемам, но применить их на деле мне пришлось впервые. Однако моя неопытность не помешала, и вскоре насильники трусливо бежали. Я подошел к женщине, присел:

– Как вы? Они вам что-нибудь сделали?

– Не успели, – всхлипывала она. – Спасибо вам… Вы настоящий герой. Не могли бы меня проводить?

– Конечно. Давайте руку.

Мы вышли на улицу, я помогал женщине перепрыгивать бугорки и канавки, держа ее за руку и чувствуя, как она дрожит. Когда очутились перед фонарем, она оглядела свою одежду, вздохнула:

– Чулки порвались. А я их выменяла на тетину пудреницу. Меня зовут Агния, что означает огонь. А вас?

Я немного смутился. Моя спасенная была старше меня, моего роста, с прехорошенькой мордахой и чистыми глазами. Встретив ее на улице, я бы прошел мимо, но после того, как выручил ее из беды, она как бы стала частью меня и показалась мне красивой девушкой с прекрасным именем, а мое имя… Только другого не было, я пожал протянутую ладошку и назвался:

– Устин.

Агния взяла меня под руку, а под руку с девушками я никогда не ходил, поэтому весь одеревенел, опасался сделать неловкое движение.

– Вы так смело бросились мне на помощь… Не страшно было? – спросила она, заглядывая мне в лицо. – Ведь их было двое, а вы один…

– Я об этом не думал, – ответил я совершенно честно. Ее восторги оказались чертовски приятны. Наконец свершилось – я чувствовал себя героем, прямо-таки распух от важности.

– А я бы подумала, – вздохнула Агния. – Нет, не решилась бы. Мне стыдно признаться, но я большая трусиха, всего боюсь.

– Почему же ночью вы оказались одна на улице?