Инна Бачинская - Маятник судьбы

Причина вторая – страх. Ей страшно оставаться одной в квартире. Пригласить подругу она не может, не хочет ничего объяснять. Она, правда, могла бы позвать Кирилла… но не позвала. Или он не согласился… почему-то. Или глуп. Или она подозревает его… Тоже информация к размышлению. Теперь она боится и его, Монаха, – вон заперлась в своей спальне. Тут он вспомнил, что сам напросился к ней, ей это вряд ли пришло бы в голову, и теперь поди определи, сколько здесь было ее доброй воли, а сколько – внушения.

Причина три – любая! Неизвестная величина. Что она задумала, чем руководствуется – пока неясно. Также неясно, на что она, собственно, рассчитывает. Возможно, пытается оправдаться перед собой – не зарылась головой в песок, не закрыла уши и глаза, а наняла детектива… вот! Думала, как лучше…

Ему вдруг пришло в голову, что история с Кирой – его первое дело, статусное для «Бюро случайных находок», и если он раскрутит это дело, то… сами понимаете, клиент пойдет косяком. Монах иронически хмыкнул.

Под эти мысли он уснул и даже слегка захрапел. Вода в ванне тем временем остыла, пена из розовой превратилась в серую и осела, лампочка в плафоне на потолке замигала, и погас свет. Монах замерз и проснулся. Вокруг стояла кромешная тьма, и тишина была как в склепе. Чертыхаясь, он на ощупь вылез из ванны, потоптался на мягком коврике, пытаясь вспомнить, где дверь. У него мелькнула мысль, что свет погас не случайно, что уже «началось» и убийца в доме, но мысль эту он сразу же отмел, как непродуктивную – пока он спал в ванне и был беззащитен, как новорожденный младенец, его можно было брать голыми руками. Бросить в ванну включенный фен, например. Шарахнуло бы знатно! Значит, случайность – скорее всего, перегорела лампочка или выбило фазу. «Еще постриптизим», – оптимистично подумал Монах. Он не подозревал, насколько эта мысль оказалась впоследствии близкой к действительности.

Ему удалось нащупать дверь, и он осторожно шагнул в коридор. Зацепился мизинцем ноги за косяк, зашипел от боли, пробормотал неприличное словцо и окончательно проснулся. Он помнил, где находится выключатель, и теперь осторожно, по стеночке, пошел в том направлении. Когда он протянул руку, чтобы включить свет, под потолком внезапно вспыхнула люстра, и Монах увидел изумленную Киру, которая смотрела на него, вытаращив глаза. Монах побагровел, немедленно заслонился руками и пробормотал: «Пардон!» Они стояли друг против друга: Кира, в белом атласном халатике – ворот его она судорожно придерживала у горла кулачком, – бледная и перепуганная, и мокрый, розовый, как гигантский пупс, бородатый Монах. Кира вдруг ахнула и помчалась прочь по коридору. Захлопнулась дверь ее спальни, заскрежетал ключ.

–Послушайте, Кира! – завопил Монах, бросаясь за ней. – В ванной перегорела лампочка! Я нормальный! Не бойтесь!

Но тщетно! Кира затаилась и не отвечала…

Чертыхаясь, Монах вернулся в ванную комнату, сорвал с вешалки розовое полотенце, замотался и стал похож на римского патриция в термах. Про халат и тапочки он успел забыть. И отправился на кухню, чувствуя, как разыгрался аппетит. Открыл холодильник, достал Анжеликины бутерброды в красном пластиковом пакете и жестянки с пивом, которые оказались в дверце. Монах слегка удивился, что Кира пьет пиво, но тут ему пришло в голову, что пиво куплено специально для него, равно как халат и тапочки. Он окинул взглядом свои босые ноги и полотенце – пойти разве одеться, – и махнул рукой.

Он с удовольствием съел все три бутерброда и выпил три жестянки пива. Часы, фальшивый антик – громко тикающие ходики с красным солнцем, синей луной и серебряными звездами, – показывали три часа ночи. Время привидений. Три ночи, а не полночь, как принято считать, утверждают сведущие люди.

Монах сложил тару из-под пива в мусорное пластиковое ведро, которое нашел под раковиной, и пошел к себе. По дороге заглянул в ванную, снял с себя розовое полотенце и надел синий, в зеленую полоску махровый халат, рассудив, что халат, видимо, тот самый, о котором говорила Кира, и предназначен для него. Халат был обширен, как парашют, и Монах с удовольствием завернулся в него и подвязался поясом. Потом сунул ноги в большие черные шлепанцы и, стараясь не шаркать и производить как можно меньше шума, пошел в разведку.

Одна из комнат оказалась гостиной – большая, прекрасно обставленная, со светлой мебелью, темно-красным ковром, хрустальной люстрой – подвески ее нежно зазвенели, когда он приоткрыл дверь. Следующая была рыбьей фермой – здесь помещались четыре больших аквариума, за стеклом мелькали светящиеся рыбешки, совсем крошечные и побольше; по углам горели две неяркие лампы, над одним из аквариумов тянулась неоновая трубка. Мягко бежали кверху серебристые пузырьки воздуха, чуть колыхались тонкие стебли водорослей. На столе и полках стояли пакеты, баночки, коробочки, сачки. Пахло здесь сыростью и еще чем-то неприятным. Монах осторожно прикрыл дверь.

Третья была гостевой, то есть его собственной, а четвертая – спальней Киры. Монах на цыпочках подошел к этой двери, прикидывая, не постучать ли и не выяснить ли отношения прямо сейчас, даже руку протянул, но не решился – вспомнил ужас на ее лице при виде его туши. Хмыкнул и пошлепал к себе.

Еще около часа он изучал файлы, которые в смысле информации были практически бесполезны и годились только для статистики и общего впечатления. Так, он узнал, что клиентов в клубе «Черный фарфор» было пятьдесят два, имена их были обозначены кодами, а обслуживающего персонала насчитывалось девять человек, о чем он уже знал. Против каждого имени в скобках стоял псевдоним. Ирина (Руна), Слава (Селина), Лина (Алена), Светлана (Софья), Марина (Мила)… и так далее. Фамилий не было. Видимо, существует еще один файл, суперсекретный, который Кира ему не даст. Или даст, но не сразу. Из календарной сетки выходило, что девушки задействованы примерно раз или два в неделю. Если их заработок за рабочий визит четыреста или пятьсот зеленых… по меньшей мере, то приварок к зарплате или стипендии получается нехилый. А если барышни подрабатывают в обход «профсоюза», то еще более нехилый. Хватит на карманные расходы. Действительно элитарный клуб, почти домашний. «Черный фарфор»… От нечего делать он набрал название в Гугле и узнал, что черный фарфор невозможен по ряду причин, разве что выкрасить изделие снаружи кисточкой, но при этом черепки на разломе все равно будут белые. Несколько минут он размышлял о тайном смысле и значении необычного названия, но так ни до чего и не додумался. Еще одно бессмысленное название типа «бисерных зонтиков», «сверкающих орхидей» или «небесного эха» – красиво, но непонятно, как любит говорить Жорик про всякую заумную фигню. Однако каждый, наткнувшись на подобное название, тем не менее представит себе нечто – в силу воображения, жизненного опыта и романтического настроя. Вот и черный фарфор – изысканно, элитарно, женственно; так и видишь точеный черный силуэт… Монах покосился на манекен в углу.