Марина Серова - Поддавки с убийцей

— Мясо будем месить, как тесто! — сообщил он, принимаясь за то, что я всегда считала мышцами.

— Измени ради меня людоедские правила! — морщась от боли, усиливающейся от его все более беспощадных движений, взмолилась я. — Не то ты действительно превратишь меня в мясо.

Но он молчал и лишь временами приостанавливался, чтобы вытереть выступивший на лбу пот. Я еще раз попыталась его разжалобить:

— Ко-остик, отпусти душу на покаяние!

— Душой я займусь позже, — пообещал он, — а теперь надо вернуть мясо в состояние мышц.

Но самое страшное наступило, когда он занялся связками и суставами. Теперь его действия напоминали болевые приемы из восточных единоборств, выполняемые в щадящей, но растянутой по времени манере. От выкриков и стонов я удержаться уже никак не могла, уговоры его не слушала и во время короткой передышки на ироничное: «Что подумают соседи?», уткнувшись носом в ковер, ответила:

— То самое! Будь уверен, мы перебудили полдома.

— Ты перебудила, моя дорогая, — уточнил он с усталым смешком.

— При твоем содействии! — парировала я и вновь задохнулась от очередной серии мучительных ощущений.

Любезные мои однополчанки, приходилось ли вам терпеть на своих непременно обнаженных спинах восьмидесятикилограммового, жесткого, как кусок железнодорожного рельса, мужика, отрабатывающего на вас приемы, не имеющие отношения к сексу? Если нет, то уверяю вас, что впечатления, полученные вами от жизни, не отличаются полнотой.

Хорошо еще, что это был завершающий этап его инквизиторского комплекса.

— Как самочувствие? — посмеиваясь, спросил Костя, наконец-то осторожно переворачивая меня на спину.

— Чувствую себя, как коврик, на котором кувыркался взбесившийся хатха-йог, — еле ворочая языком, ответила я.

Тело ныло, стонало, гудело и просило пощады каждым своим сантиметром, но от прежней окостенелости и расслабленности не осталось и следа.

Сэнсэй высился надо мной стройным ясенем, со спокойным удовлетворением оглядывая с высоты своего роста все мои перемятые прелести.

— Это еще не все, красавица, так что не хмурься.

О господи!

Он хотел поднять меня на руки, как маленькую, но я воспротивилась — должен же быть предел покорности! Я поднялась сама, но не без его помощи, к сожалению.

В ванной он без предупреждения окатил меня из душа ледяной водой. Мало надо мной сегодня поиздевались, что ли? Если б у меня от неожиданности не перехватило дыхание, я заорала бы пуще прежнего! Сунув шланг мне в руки, Константин подал последнюю команду:

— Контрастный душ, не менее пяти серий, понятно? Я проверю!

И удалился, потеряв интерес к своей пациентке.

Его приказ я выполняла добросовестно, со страхом ожидая проверки. Уже растираясь полотенцем, я почувствовала себя заново родившимся и очень голодным человеком, жалеющим только об оставленном в комнате халате.

Халат оказался на кухне, на стуле, рядышком с ожидающим меня Костей. На дело рук своих он смотрел с нескрываемым удовольствием.

— Совсем другой вид! — похвалил он меня. — Теперь легкий ужин и не менее восьми часов сна.

— Легкий? — возмутилась я. — После всего, что мне довелось перенести?

— Это хорошо! — улыбнулся он. — Другие аппетит теряют.

Усевшись к нему на колени, я рассмотрела в подробностях все, что он успел приготовить к ужину за время, потребовавшееся мне на омовение. Консервы, бутерброды, яблоки, сок и бутылка пива. На плите закипал чайник.

— Костя, но всего этого мне будет мало!

— Здоровый сон важнее набитого желудка.

— Сон? И ты думаешь, что я дам тебе уснуть, после издевательств над моим и без того почти искалеченным телом?

— Тело у тебя классное, Танечка! — ответил он с восхищением. — Не будь у меня моральных принципов, массаж закончился бы актом насилия. Я едва удержался. Цени.

Я ответила, что особенно ценю, когда сдержанность свою он применяет пореже, и, пока он хлопал в растерянности глазами, я поцеловала его в висок, сняла закипевший чайник и сотворила еще пару бутербродов.

Со стола мы смели все в мгновение ока и, сгрузив посуду в мойку, отправились в спальню.

— Теперь ты мне за все заплатишь! — пригрозила я по дороге. — Теперь настал мой черед проявлять свое злодейство.

— Именно на такой гонорар я и рассчитывал, когда приводил тебя в порядок.

Уже через десять коротких минут мой гордый сэнсэй, позабыв свою спесь, подчинялся мне, как мальчишка, а я руководила им, таким соблазнительным и умело податливым, что задуманная мной шутливая месть превратилась незаметно в награду за исцеление, и я награждала его с самозабвением. А потом пришла пора подчиниться мне, и я подчинилась, находя в этом еще большее удовольствие. Жаль, надолго меня не хватило, и я уснула на его плече самым бессовестным образом. Будить меня он не стал.

Утром я надеялась на продолжение, и оно незамедлительно последовало. Костя был нежен и нетороплив. Умело согнав с меня сон, он применил на этот раз такой массаж, от которого вскипевшая во мне энергия сохранилась до самого вечера, и весь этот день я время от времени вспоминала с благодарной улыбкой его твердое тело, так хорошо приспособленное для легкой, почти невесомой нежности, от которой мне хотелось сначала вывернуться наизнанку, а потом — нежиться в постели еще несколько часов.

Понежиться он мне позволил, но не более того времени, что потребовалось ему на умывание.

— Пора, душа моя! — проговорил он с чувством, запуская ледяные руки под одеяло, касаясь моего тела.

При всех своих достоинствах, сэнсэй бывает порой удивительно бестактным. Пришлось с почти неприличным визгом вскочить с кровати и осуществлять акт мести — бить его чем попало и вертеться волчком в тесном пространстве спальни, чтобы увернуться от его нарочито медлительных рук. Зарядка получилась великолепная!

Шуточный спарринг он закончил крепким, но нежным объятием, враз погасившим во мне воинственные порывы.

Так и не дождавшись его расспросов — не в его характере, — я сама рассказала ему за завтраком о Семиродовых, Лозовой и — коротко — о пожаре, вспоминать о котором в подробностях мне все еще не хотелось. Родео рокеров Костю позабавило, пожар он воспринял бесстрастно, а в адрес Ивана и его дядюшки не удержался и отпустил несколько крепких словечек, малоупотребительных в приличном обществе.

— И что же ты теперь думаешь делать? — спросил он, глядя на меня разом посерьезневшими глазами.

— Еще не решила. Вчера не до того было, сам понимаешь.

Говоря так, я чуть-чуть покривила душой, чтобы доставить ему удовольствие и дать мне совет, на который готова была его натолкнуть. Но этого не потребовалось.

— Я удивляюсь тебе! — От возмущения он стукнул по столу ладонью. — Какая-то ты беспечная стала, безмятежная. Лето на тебя так действует, что ли? Нельзя так, Татьянка! Сволочей на место надо ставить, ведь это надо же! Слышать, что в доме кто-то есть, и поджигать? За это наказывать надо! А?