Ольга Тарасевич - Тайна «Красной Москвы»

Анри Брокару очень хотелось обратно в Париж. По ночам ему снилась плывущая вдоль Сены сладость ванильных булочек, оттененная горечью жареных каштанов и свежей зеленью умытых садов. А какие невероятные ароматы кружились в парфюмерной лавке отца! Сразу, как войдешь в пронизанную солнечными лучами комнату, в объятия заключают нежное масло нероли, и терпкие землистые пачули, и страстный мускус. Потом же хоровод ароматов отступает, чтобы мощным неукротимым потоком разлился запах абсолю красной розы, бархатной и величественной. Но самым замечательным веществом была для Анри эссенция фрезии. Казалось, к тонкому цветочному запаху добавили осколков сияющих звезд и еще чего-то такого хрустально-манящего, что очень хочется узнать, понять и постичь — только оно всенепременно ускользает, как лукавый взгляд красивой дамы, брошенный из проносящейся мимо кареты. «Одна беда во Франции — парфюмеров тут больше, чем деревьев в лесу», — вздыхал отец, подсчитывая скудную дневную выручку. Потом пропала и она, лавку пришлось закрыть и отправиться в долгое путешествие за океан, в Америку. Оказалось, парфюмеров там нет — как и не имеется и привычек у местных людей пользоваться духами да одеколонами. Троим работникам — отцу, Анри и старшему брату Жерому — с утра до вечера просто нечем было заняться, так как все полки небольшой лавки были заставлены духами, а покупатели не шли, поэтому смешивать новые составы не имело решительно никакого смысла.

«Дети, послушайте меня, — лицо отца, державшего распечатанное письмо, стало непривычно оживленным. — Вот что пишет мне старинный приятель Константин Гик. Уже три года работает он в России. Дела идут хорошо, он переезжает в более просторную лавку. А еще ему нужен помощник-лаборант. Жалованье приличное. Ни во Франции, ни в Америке пока мы таких денег не зарабатывали. Дети, я уже не молод. Для меня путешествие в Россию — непростое испытание…» «Я никуда не поеду. Мы только начали тут работать, нельзя бросать все на полпути», — протараторил Жером, быстро догадавшись, куда клонит отец. Анри усмехнулся: дела сердечные для братца всегда были поважнее духов, и он всякий вечер, закрыв лавку, торопился в гости к живущей по соседству улыбчивой вдовушке. Впрочем, это даже к лучшему… «Конечно, я поеду в Россию, — Анри обнял отца, вдохнул запах гвоздичного масла, явно не более часа назад пролитого на сюртук. — Я готов идти хоть на край света, только была бы работа!»

Жить в России оказалось делом непростым. Снежные сугробы на протяжении долгого времени навевали грусть, от кваса и капусты, подаваемых тут и в захудалом трактире, и в богатом доме, болел желудок. Анри раздражало, что местные обитатели быстро перекроили его имя на свой манер и стали называть «Генрихом Афанасьевичем». Он каждый день менял белье и сорочки, и все равно не мог отделаться от запахов грязи, источаемых всем, в том числе и собственным телом.

«И все-таки я не жалею о переезде, — думал Анри, смешивая цветочные масла, которые потом будут добавляться в чаны, где варится дамское мыло. — Тут так интересно, несмотря на все эти русские особенности! Недавно я ходил в баня — что за праздник для носа! Залитые горячей водой березовые веники пахнут изумительно! Простые люди в этой стране моются не мылом, а щелоком, который приготовляют из печной золы. Даже поговорка есть: «Мыло черно, да моет бело». И я понимаю: через любовь к баня все здесь найдет спрос: и мыло, и духи…»

Закончив с работой, Анри вымыл руки, снял пропахший маслами и эссенциями фартук и заторопился в гости к бельгийцу Томасу Раве, державшему магазинчик хирургических инструментов. Тот ничего не смыслил в парфюмерии, подаренным одеколоном не пользовался и не душил ни платков, ни перчаток. Зато с ним можно было вволю поболтать по-французски. И еще у него имелась очаровательная дочь Шарлотта, чьи карие глаза и каштановые локоны лишили Анри покоя.

По дороге к Раве Брокар зашел в цветочную лавку, быстро осмотрел выставленные на прилавке букеты и указал на скромную корзинку с фиалками:

— Я возьму вот это!

Приказчик льстиво улыбнулся:

— У вас прекрасный вкус, ваша дама будет довольна.

Стараясь не расхохотаться, Анри кивнул:

— Благодарю.

Если бы только приказчик знал, для кого на самом деле предназначены эти цветы!

Конечно, получит их Шарлотта. Поставит корзинку на столик подле рояля, всенепременно — она любит, когда букет стоит именно там. А потом к роялю подойдет тенор — тот самый, который вздыхает, поглядывая на Шарлотту, и она, кажется, тоже ловит его взгляд. В общем, соперник пройдет мимо столика к музыкальному инструменту — и от его дивного голоса, божественно исполняющего итальянские арии, не останется ровным счетом ничего. Он ни одной ноты не сумеет взять и разволнуется, не будет понимать, в чем дело. Аромат фиалок — главный враг голосовых связок. Может, это не очень хорошо — использовать знания о запахах в борьбе за любимую девушку. Но Шарлотта так увлеклась этим тенором, что сердце сжимается от отчаяния…

— Месье Брокар, приветствую вас! — радушно воскликнул Раве, просиявший при виде Анри. — Прошу вас, проходите.

Гостиная была полна людей. Тот самый тенор, соперник, естественно, любезничал с Шарлоттой. Глядя на его светлые волосы, чистые голубые глаза и невероятно свежий румянец, Анри впал в отчаяние.

Можно понять Шарлотту, тенор — настоящий красавец!

А что Анри? Довольно высок, строен, темноглаз, с роскошными черными усами. «Приятный мужчина, — шушукаются про него служанки. — И одевается со вкусом. Жаль только, до девушек не охоч, все возится со своими колбами и пузырьками».

Да, у Анри привлекательная внешность.

Но тенор, тенор — у него совсем другая красота, дерзкая, броская, роковая. Ангельский лик с могучим телом богатыря из русских сказок!.. От этого мужчины надо всенепременно оградить Шарлотту — иначе она влюбится в него до беспамятства!

Анри поцеловал Шарлотте руку, вручил цветы и отошел в дальний угол гостиной, ожидая рокового конфуза тенора.

Тонкий аромат фиалок уверенно расплывался по комнате, мешаясь со сливочным запахом помады для волос, вишневым следом трубочного табака и дерзким мускусом.

И вот ничего не подозревающий певец садится за рояль, бегут по клавишам его белые тонкие пальцы.