Рут Ренделл - Озеро тьмы

— Не включай свет.

— Ладно, если ты не хочешь.

— Мне очень жаль, что так получилось. Я имею в виду, теперь. — Мартин пытался совладать с заплетающимся языком. Он старался разглядеть Тима сквозь красную полутьму, смотреть ему в глаза и говорить связно. Это было почти невозможно. — Не могу объяснить, почему я это сделал.

— Это все солдатский джин. Дело в том, что он предназначен для гвардейцев, а ты сам знаешь, какая у них репутация.

— Я не гомосексуалист, не гей, или как там их называют.

— Это был джин, любовь моя, — сказал Тим.

Он присел на край стола. Мартин сумел сфокусировать на нем взгляд; если он и покраснел, то при таком освещении этого видно не было.

— А может, и гей, — тихо сказал он. — Просто я об этом не знал. Скажи, Тим, почему вдруг обнаружилось столько вещей, о которых я не знал и которых не замечал?

— «Человечество идет по тонкому льду над ужасающей бездной». Помню, я произносил тебе эту цитату еще до того, как все началось. Мы оба упали и разбились, не так ли?

Мартин кивнул. Он все ещё чувствовал смущение и стыд, но в то же время его обволакивало тепло, которое не имело отношения к нагревателю. Он любил Тима — теперь сомнения исчезли. И то, что сделал Тим, уже не имело значения.

— Та квартира, в которую должна была переехать Франческа… ты ее можешь забирать. Я хочу, чтобы она перешла к тебе.

— Разве она твоя, чтобы дарить, дорогой мой?

— Ну, я… — Официально, по закону — нет. А значение имело только то, что официально, по закону.

— Полагаю, ее разделят между четырьмя наследниками. У Франчески был муж, ребенок и родители. Что-то получит Линдси, а большая часть, как мне кажется, достанется Расселу Брауну.

— Тим, я дам тебе… — Что? У него ничего не осталось. — Я хочу что-нибудь сделать. Мы оба потеряли Франческу, и это должно нас сблизить, это должно… Чему ты улыбаешься?

— Твоей наивности.

— Не понимаю, почему желание помочь человеку, перед которым ты в долгу, — это наивность. Послушай, я могу продать свою квартиру и купить где-нибудь маленький домик… ну, не самый роскошный… и ты можешь взять Линдси и жить там вместе со мной, и… Мы должны быть друзьями, Тим.

— Неужели, мой дорогой? Я заставил тебя страдать, а мы не любим тех, кому причинили боль. — Тим пересек комнату и включил общий свет. Он был ярким, слепящим, бескомпромиссным. — Я очень сожалею о том, что сделал, горько раскаиваюсь, но сожаления не заставят меня полюбить тебя. У меня и в мыслях нет жить с тобой в одном доме, а если ты предложишь мне деньги, я откажусь. — Он потушил сигарету и закашлялся. — Тебе пора домой. Я должен забрать Линдси и уложить ее спать.

Мартин встал. У него было такое ощущение, что его ударили по лицу чем-то холодным и мокрым, например мокрыми перчатками.

— И это все? — с трудом выговорил он. — Нам больше нечего друг другу сказать?

Тим не ответил. Они вышли в ледяной и сырой коридор; откуда-то сверху донесся плач и детский голос:

— Линдси хочет к папе.

Тим открыл парадную дверь.

— Расследование закончилось сегодня. Несчастный случай. Кремация в понедельник в три часа, в Голдерс-Грин. Теплый прием будет оказан всем мужьям — официальным, воображаемым, будущим и гражданским.

Мартин, не оглядываясь, спустился по ступенькам и вышел на улицу. Он слышал, как закрылась дверь. Голова его гудела от шока, растерянности и джина.

Пятнадцать минут восьмого. Он пробыл у Тима меньше часа. За эти сорок пять или пятьдесят минут изменилась вся его жизнь — прошлое, настоящее и будущее. Как будто мир наклонился, и Мартин съехал по склону — и, задыхаясь, повис на руках над пропастью. Или, как выразился Тим, тонкий лед проломился.

Разболелась голова. Он выпил много того джина, наверное, целый бокал. Но Мартин не чувствовал опьянения — только тошноту, головную боль и опустошенность. Он очень устал, но понимал, что не сможет заснуть; ему казалось, что сон покинул его навсегда.

Он долго сидел в машине на Самфир-роуд. И уехал только потому, что опасался, как бы Тим не вышел из дома и не увидел его. Но тут же остановился на одной из улиц, которую кратер разоренной земли превратил в тупик.

Уже стемнело, а заваленный мусором пустырь был ничем не освещен. Виднелись лишь его границы — усеянная точками света зазубренная линия горизонта из черных крыш на фоне залитого багровыми разводами неба. Франческа жила здесь, каждое утро выходила отсюда и каждый вечер сюда возвращалась. Это казалось Мартину невероятно странным, недоступным для понимания. Она мертва, причем уже почти неделю. В своей смерти она как будто вернулась к нему, словно не было этого ужасного предательства. Откуда Тиму знать, что она чувствовала? Какими бы ни были ее первоначальные мотивы, она в конечном итоге могла предпочесть нового мужчину старому?

Находя некое порочное удовлетворение в факте смерти Франчески — это чувство пришло к нему вместе с осознанием, — Мартин обнаружил, что способен думать о ней с нежностью и жалостью. Они не были бы счастливы вместе, по крайней мере, долго — теперь он это понимал. Наконец он начинает понимать себя…

Если сидеть в машине, с головой лучше не станет. Будь этот район более привлекательным — а если точнее, не таким откровенно зловещим, Мартин прогулялся бы, чтобы в голове немного прояснилось. Вечер был теплым, а в воздухе ощущались какой-то неопределенный запах и волнение, предвестники весны. Но это явно неподходящее место для прогулок. Мартин завел двигатель и выехал на Хорнси-Райз.

Впереди кто-то шел по пешеходному переходу. Мартин нажал на тормоз и ждал дольше, чем обычно. Он думал о гибели Франчески. Кто мог это сделать? Сбить и уехать, оставив ее умирать на дороге? Она промучилась еще ночь и день. Кто бы он ни был, полиция его найдет, полиция непреклонна… Мартин подумал, что ему вообще не следовало бы садиться за руль, он слишком много выпил, гораздо больше дозволенной дозы. Возможно, убийца Франчески тоже пил, потом протрезвел от ужаса содеянного, и тот же ужас заставил его сбежать… Домой Мартин поехал по Арчуэй; глубокое бетонное ущелье под колесами автомобиля вело его на север.

Он поставил машину на заасфальтированной стоянке, втиснув ее между оранжевым «Вольво» и маленьким серым фургоном. Владельцем «Вольво» был врач из Королевской общедоступной клинической больницы, который жил на первом этаже. Серый фургон, вероятно, принадлежал какому-нибудь торговцу, хотя у Мартина появилось смутное ощущение, что он его где-то видел, причем недавно, но где и когда, он вспомнить не мог. Шагая по асфальту к входной двери дома, он заметил, что кто-то вышел из фургона и последовал за ним.

Придерживать дверь Мартин не стал. Он позволил ей захлопнуться и пошел к лестнице, впервые пожалев, что тут нет лифта, как в Суон-Плейс. Стоит ли просить Эдриана, чтобы тот поборолся с родственниками Франчески за квартиру в Суон-Плейс? Есть ли какой-либо шанс на успех? По крайней мере, подумал Мартин, преодолев третий пролет, теперь он может рассказать Эдриану, Норману и родителям печальную правду о смерти Франчески.