Татьяна Коган - Бог в человеческом обличье

Все встало на свои места. Казавшиеся странными действия похитителей теперь стали убийственно логичны.

Его не отпустят.

Его убьют, как только выведут из стен студии. Они позаботятся о том, чтобы труп быстро обнаружили, а дело приобрело широкую огласку. Отличный пиар для нового сингла мертвого музыканта.

В наушниках зазвучала фонограмма, но Илья не смог произнести ни слова. Когда он летел с моста, с прицепленным к ногам тросу, он думал, что умрет. Но сколько секунд длилась та мысль? Две? Три? Десять? Как только трос спружинил и подбросил его вверх, страх мгновенно исчез. По большому счету он даже испугаться толком не успел. Нет, то не было настоящим страхом смерти. Скорее легкий намек. Репетиция.

По-настоящему страшно стало сейчас.

Горло сдавила невидимая удавка, перекрыв доступ кислорода. Илья инстинктивно поднес руки к шее, словно это могло облегчить дыхание. Тяжелые удары сердца отзывались ноющей болью в груди. Перед глазами поплыли черные пятна. Подступило удушье, и Илья понял, что потеряет сознание, если немедленно не вдохнет. Он осторожно втянул носом воздух. Темное марево перед глазами покачнулось и поблекло.

За стеклом звукорежиссер делал какие-то знаки.

Илья смотрел прямо, через окно аппаратной, и не улавливал, чего от него хотят.

Громила подошел к звукорежиссеру и аранжировщику и, наклонившись, что-то с улыбкой сказал. Те понимающе кивнули, поднялись и вышли из аппаратной.

Едва за ними закрылась дверь, двое надсмотрщиков ворвались в рубку. Квадратная челюсть схватил Илью за грудки и со всей силы впечатал в стену.

– Ты что же творишь, сука? Думаешь, мы тут шутить будем, а?

Второй, высокий, сунул ствол Илье под подбородок.

– Может, привезти твою телку прямо сюда? – Квадратная челюсть снова тряхнул его. – Тебя вдохновит ее простреленная голова?

Илья ощутил ужасающую, нечеловеческую усталость. Словно он долго и отважно боролся со смертельной болезнью. Выполнял указания врачей, пил таблетки, не терял воли и выдержки, верил в счастливый конец. Но лечение не приносило результатов, с каждым днем состояние ухудшалось, врачи устали притворяться и махнули на него рукой. И внезапно силы иссякли. Он умирал. Измученный, истощенный. В полном одиночестве. Без надежды на спасение.

– Нет, – тихо проговорил Илья. – Не надо никого привозить… И голов простреленных тоже не надо.

– Тогда продолжай работать, и все закончится мирно, – захват на рубашке ослаб. Илья судорожно выдохнул.

Тюремщики вышли в аппаратную. Спустя минуту вернулись остальные.

– Готов? – весело спросил звукорежиссер, переключая кнопки на пульте.

Илья попросил минуту.

Неужели это конец?

Крестовский никогда не задумывался, что ждет его после смерти; существует ли душа и правда ли получает воздаяние по заслугам? У каждой религии свое представление о загробном мире, хотя логично сделать вывод, что иная форма жизни, бестелесная, если и есть, то единая для всех людей… Он понятия не имел, как выглядит тот единственно настоящий рай или ад. Одно Илья понимал четко: вряд ли в аду будет хуже, чем здесь и сейчас.

У него даже не получилось попрощаться с Мариной, сказать ей теплые, добрые слова. Она запомнит его как подлеца, исчезнувшего без объяснений, а потом позвонившего с идиотским вопросом…

Едва познакомившись, они задавали друг друг бесчисленное множество вопросов, стремясь узнать как можно больше. Однажды Илья спросил, какой у нее любимый поэт. Она улыбалась, говорила, что любит лирику Крестовского, а других поэтов не замечает. Позднее Марина признается, что ее завораживают стихи Федерико Гарсия Лорки. Илья выучил несколько стихов и в один из вечеров, когда они лежали в кровати и смотрели на желтую луну за окном, начал декламировать.

Как там?

Надо же… Никогда бы не подумал, что вспомнит хотя бы строчку. Предчувствие смерти обостряет память. Ха-ха. Он обещал свозить Марину в Испанию, на родину Лорки. Но так и не свозил.

Илья покрутил на запястье кожаный ремешок, подаренный отцом незадолго до его смерти. Он уже болел, и врачи настойчиво намекали семье готовиться к худшему. Но в худшее никто не верил. Илья ни на секунду не допускал мысль, что может потерять отца. Это было невозможно. В наше время медицина практически всесильна.

После очередного приступа отца забрали в больницу и уже не отпускали. Илья прогуливал школу и постоянно торчал в палате, все еще не веря в плохой конец, но уже начиная всерьез беспокоиться. Мать сначала сердилась на его пропуски, твердила, что он должен учиться, но потом смирилась. Тогда мальчишка еще не понимал: мать уже знала, что отца не спасти, и не хотела отнимать у сына возможность провести последние дни вместе.

Они много говорили. Отец расспрашивал обо всем на свете, и Илья самозабвенно рассказывал об учебе, о музыке, о друзьях и планах на будущее. Признавался, что понятия не имеет, кем хочет стать. Его интересовало слишком много вещей, но отсутствовала главная цель. Ему было тринадцать лет, но уже тогда ему казалось странным, как люди, имеющие всепоглощающую страсть, любимое занятие, без которого не мыслят существования, могут чувствовать себя несчастными.

– Это противоречит всем законам логики, – деловито говорил Илья. – Когда ты знаешь, чего хочешь, тебя переполняет энергия – иди и добивайся своего, а не скули о недостатке возможностей. Если бы я только понимал, чего хочу…

Отец слушал внимательно, а потом устало улыбнулся – самочувствие быстро ухудшалось, и даже короткая беседа стоила больших усилий.

– У меня для тебя кое-что есть, – он потянулся к тумбочке, выдвинул ящик и достал широкий плетеный кожаный браслет. – Я сделал его сам. Хотел, чтобы у тебя осталось что-то на память.

– Пап…

– Не перебивай, – попросил отец. – Ты уже взрослый и должен понимать, что я вряд ли выкарабкаюсь.

В носу предательски защипало, но Илья даже не выдохнул, боясь пропустить хоть одно слово.

– Это, конечно, мелочь, – продолжил отец. – Может, ты его вообще носить не захочешь.

– Я буду носить его, – Илья выхватил браслет и поспешно надел на запястье.

– В таком случае, каждый раз, когда посмотришь на него, мысленно спрашивай себя, чего ты по-настоящему хочешь от жизни. Однажды ты наверняка найдешь ответ. И тогда браслет тебе больше не понадобится, – отец закашлялся, с трудом договорив.

Все эти годы Илья ни разу не снимал кожаный ремешок.

– Все нормально, начинаем? – спросил по громкой связи звукорежиссер. Аранжировщик крутился на стуле, демонстрируя нетерпение. За их спинами замер Оператор. Круглый объектив камеры смотрел прямо на Илью.