Андрей Константинов - Юность Барона. Потери

– И тебе спасибо. За экскурсию. И тоже – «вообще за вечер». Извини, если что не так. Обещаю, буду работать над собой.

– Всё так. Не надо… работать.

Она попыталась высвободить ладонь, однако Владимир удержал ее:

– Лена. Я хочу тебе сказать…

– Тссс! Ничего не нужно говорить. Иначе…

– Иначе что?

– Иначе ты всё испортишь.

– Когда мы теперь увидимся? – с надеждой спросил Кудрявцев, нехотя отпуская тепло ее ладони.

– Если будет время и желание, приходи к нам в эту пятницу, часикам к семи. Планируются скромные посиделки.

– Весело живете. По какому случаю на этот раз?

– Так, ерунда. Всего лишь мой день рождения.

– У тебя день рождения? Правда?

– Да, я майская. Мама всегда очень сильно переживала по этому поводу.

– Почему?

– Разве ты не знаешь примету? Нельзя в мае ни родиться, ни жениться – век будешь маяться. А у меня как раз тот самый, особо запущенный случай. Потому что я и замуж вышла в мае.

– Ерунда какая! Плюнь ты на эти суеверия!

– Может, и ерунда. Но все равно, как подумаю, что мне стукнет… Ужас! Как сказал бы дядя Степан: «Это, конечно, еще не старость, но уже и не молодость, факт».

Оба рассмеялись. Очень уж похоже вышло у Елены передать гилевские интонации.

– Спасибо за приглашение. Я обязательно приду.

– Вот и славно. Всё, Володя, я побежала. Ох, чую, мне мои сейчас та-акую головомойку устроят!..

Елена нырнула в арку и пошла прочь, сухо отщелкивая каблучками по асфальту. Через несколько минут она была дома, где, к немалому удивлению (и облегчению), узнала, что вместо головомойки ее ожидает собственноручно приготовленный мужем и детьми полноценный ужин.

Да-да, то был вечер того самого дня, когда Юрий и отец последний раз смогли поговорить по душам. Елена, естественно, этого не знала и знать не могла. А потому в знак вины (не стала говорить о походе в ресторан) и в знак благодарности (в кои-то веки не пришлось самой торчать у плиты) она беспечно отужинала снова…

А в это самое время окрыленный Владимир двигался в сторону Пассажа – выбирать подарок любимой. Кудрявцев летел, не подозревая, что более не будет в его жизни ни индивидуальных экскурсий в Русский музей, ни многозначительной бирюзы столь желанных глаз. Что совсем скоро на ближайшие долгие годы в его жизни и в жизни близких ему людей будут одни только боль, страдание и кровь…

Так оно вышло, что на следующий день Кудрявцева неожиданно откомандировали в Сланцевский район области – инспектировать работу низовых подразделений по части исполнения апрельского приказа «Об организации мобилизационной работы».

В то время как город Ленина продолжал жить мирной жизнью, вдыхая и впитывая ароматы неприлично запоздавшей в этом году весны, в Ленинградском управлении НКГБ стремительно набирали обороты мероприятия по подготовке деятельности в условиях войны. Наибольшая активность предсказуемо наблюдалась на западном направлении. На базе расположенных здесь воинских подразделений питерские чекисты совместно с представителями партийных и советских органов вели работу по созданию скрытых схронов оружия и продовольствия, занимались составлением пофамильных списков будущих партизанских групп и вели подготовку оперативного состава, который должен был остаться в тылу противника в случае его вторжения на территорию Ленинградской области. [24]

Владимир планировал обернуться за два дня, но в итоге на все про все ушло почти полновесных четыре. Так что обратно в город он возвратился лишь к полудню заветной пятницы. Остаток которой провел в составлении отчета о командировке, коий сочинялся им буквально на автопилоте. (Говорят, у американцев прообразы таковых к началу войны уже существовали.)

Кудрявцев нервничал, спешил, допускал грамматические ошибки, рвал черновики и в бессчетный раз брался переписывать набело. А все потому, что все эти дни, а в последние часы особенно, перед ним, вытесняя и затмевая «планы оперативных мероприятий, согласно перечня мобилизационных вопросов», стояло прекрасное, но отчего-то (или все-таки пророчески?) очень бледное лицо Елены…

…Ну да все когда-нибудь, да заканчивается.

Спихнув отчет в машбюро секретной части, Кудрявцев почти бегом возвратился в кабинет. Здесь, достав из ящика стола загодя припасенную коробку конфет, он долго и мучительно, по диагонали, втискивал ее в служебный портфель, а затем встал из-за стола и беззаботно напутствовал коллег:

– Все, народ. Желаю вам приятно и полезно провести остаток рабочего вечера и рабочей же недели. А я, с благословения руководства, покидаю вас до утра воскресенья. Мавр сделал свое дело, мавр может уходить. Поеду, стряхну с себя сланцевую пыль.

– Счастливый человек, – завистливо присвистнул Пашка Яровой. – А вот у меня, похоже, эти выходные опять мимо кассы.

– Кудрявцев, пойдем покурим на дорожку?

Хромов озвучил это внешне невинное предложение таким странным тоном, что Володя, хотя уже и ощутимо опаздывал, молча и безоговорочно подчинился старшему – и по возрасту, и по должности…

Они вышли из кабинета, добрели до конца коридора и завернули в уборную. Прежде чем занять свое традиционное курительное место на широком подоконнике, Михалыч зачем-то заглянул во все кабинки, убедившись, что большими делами в данную минуту здесь никто не занимается. Лишь после этого он вытащил из кармана пачку «Памира» и неожиданно осведомился:

– Смотрю, в гости намылился?

– А откуда ты?.. Ах да! Все правильно. Конфеты.

– Мала-мала соображаешь. В гости к Елене Алексеевой?

Кудрявцев нахмурился:

– С чего ты решил?

Невзирая на разницу в возрасте, с самого первого дня совместной службы промеж собой соседи по кабинету общались без чинов и сугубо на «ты».

– А с того, что сегодня у нее день рождения. Я давеча специально справлялся.

– Зачем? Справлялся?

– А затем, что имею страстное желание серьезно с тобой поговорить. Исключительно как старший товарищ.

– Вот как? И о чем же?

– Я понимаю, что ты сейчас станешь вскидываться и рыпаться всяко-разно. Но! Короче, видел я вас. В «Метрополе». Тебя и Алексееву.

– Допустим… И что тут такого? Ты же знаешь, что я… что… у меня в производстве… спецзадание Москвы…

– Володя, я тебя умоляю! Если бы в тот вечер ты сам себя мог увидеть со стороны…

– Тогда бы ЧТО?

– Ты бабу эту не просто глазами пожирал. Ты ее хотел! Причем это желание на твоей физиономии отпечаталось столь отчетливо, что и слепошарый бы срисовал. А знаешь, что самое печальное в этой истории?

– И что же?

– Судя по ответным взглядам, она была не шибко против.

– А тебе не кажется, Михалыч, что сейчас ты…

– Нет, не кажется, – не дал договорить Хромов. – Пойми, я не лезу в твою личную жизнь. И не собираюсь, упаси бог, воспитывать. Вещи, которые я хочу до тебя донести, они совершенно другого плана.