Андрей Константинов - Юность Барона. Потери

– Завтра к утру сможешь?

– Сделаем, дарагой. Прихады утром, будэт гатова, да.

– Премного. Ты не в курсе, Шаланда со своей кодлой по-прежнему в Сокольниках на якоре стоит?

– А куда он аттуда дэнется? Нэ тот Шаланда стал. Бэгут от него луды.

– Что так?

– Фарт где-та растэрял. Навэрная, сглазыл кто?

– Фарт – дело наживное. А в сглаз лично я никогда не верил, – возразил Барон, окидывая задумчивым взглядом положение на доске. – Однако, товарищ Ботвинник, по ходу того – партия.

Он вытащил бумажник и достал две синие пятирублевые бумажки.

– Атыгрыватьса будэшь? – предложил Халид, забирая выигрыш.

– Другим разом. А сейчас все, шабаш. Пора мне. Рад был сыскать тебя в добром здравии.

– Э-эээ! Пагады, дарагой! Так дэла нэ дэлаются. А пасидеть? Выпить-закусыть? Туда-суда?

– Извини, дорогой, но сегодня у меня еще дела. Вот завтра утром зайду, тогда и устроим «туда-сюда».

– Абыщаишь?

– Слово даю.

– Харашо. Тагда ступай, да завтра.

Попрощавшись, Барон ушел, а старик-сапожник тяжело поднялся с ящика, осмотрелся по сторонам и махнул рукой пареньку, что вертелся неподалеку, возле яблочных рядов:

– Санька! Хади суда!

– Чего, дядь Халид? – услужливо подскочил паренек.

Старик достал из будки старую газету и завернул в нее переданную Бароном пластину:

– Вазьмы эта и атнесы до Кастыля. Скажэшь, Халид прасыл сдэлать завтра к утру. С запасом.

– Хорошо, дядь Халид.

– Дэржи, – старик сунул пареньку одну из выигранных бумажек.

– Ух ты! Спасибо, дядь Халид.

– Узнаю, что апять на папыросы патратышь – сэрдытся буду. Понял, да?..

Выйдя через центральные ворота рынка на вечно гомонящий, людный Можайский Вал, Барон притормозил, размышляя о том, как ему убить оставшиеся два часа до начала читательской встречи с Гилем. Стараниями Мадам есть не хотелось, в одиночку выпивать вроде как тоже. А куды еще податься в Москве «бедному крестьянину»? Не в Третьяковку же идти? И не в Мавзолей?

– ВАСЬКА! – ухнуло где-то за спиной восторженное.

Барон вздрогнул. На долю секунды ему вдруг показалось, что…

Да нет, ерунда, не может быть.

– Язви меня в душу! Васька!

Ощущая смутное беспокойство, Барон обернулся и далеко не сразу вычислил адресованную персонально ему радостную улыбку, что принадлежала примостившемуся возле табачного киоска безногому калеке на тачке.

Минутою ранее в околорыночной сутолоке Барон его просто-напросто не заметил.

– Митяй?!

– Васька!

Барон бросился к инвалиду, равняясь с ним ростом, бухнулся на колени и сжал захлебывающегося от восторга Митяя в объятиях.

– Васька!.. Ешкин кот!.. Живой! – одновременно и смеясь, и плача причитал тот. – А форсу-то, форсу! Пр-аа-льна! Знай наших, сталинцев! Где ты? Что ты? Откуда?

– Я из Ленинграда. Сегодня первый день как в столице. В командировку.

– Надолго?

– Пару-тройку дней, думаю, побуду.

– Дело, голуба! А сюда, на Дорогомиловку-то, тебя как занесло?

– Да, почитай, просто мимо проходил.

– Просто! Ничего не просто!.. Стоп! – спохватился Митяй. – Надо же это дело как-то?.. – Он принялся суетливо шарить по карманам, выгребая горстки мелочи и несколько смятых рублей. – Короче, так: во-он, через дорогу, пивную видишь? Метнись туда, возьми по паре пива. Это нам для разгону будет. Скажешь, для Митяя, тогда на вынос дадут. Меня там шибко уважают, так что смело при в обход очереди.

– Так, может, сразу прямо туда и переместимся? – предложил слегка ошалевший от такого напора Барон.

– Не могу. Я туточки мегеру свою дожидаюсь. Оставлю пост, потом шуму не оберешься. Вот, держи деньги.

– Не нужно. Нынче моя очередь проставлять.

– Бери, я сказал! Ты ко мне приехал, значит, ты – гость. Боец Лощинин!

– Я!

– Выполняйте приказание старшего по должности.

– Есть!..

Минут через двадцать однополчане комфортно расположились там же, за табачным ларьком, так чтоб не шибко отсвечивать с пивом, но и чтоб не пропустить выхода с рынка помянутой Митяем «мегеры».

Сидя прямо на грязном асфальте и прислонившись для упора спинами к задней, нерабочей стенке киоска, они с наслаждением тянули «Мартовское» и взахлеб, перебивая друг друга, вспоминали. Со стороны парочка эта – безногий пожилой калека и цивильно одетый, достаточно молодой, кабы не ранняя седина, мужчина – смотрелась, мягко говоря, странно…

– …В итоге получилось: что в лоб, что по лбу, – продолжал рассказывать Митяй. – Потому как ноги мне отрезать вполне могли и в Тихвине. Стоило за-ради того самолет в столицу гонять?

– Прохоров надеялся, в Москве хирурги потолковее окажутся.

– Ну на то он и комиссар, чтобы в Москву, аки в Господа нашего, веровать. Но за Прохорова ничего дурного сказать не могу. Редкостной души человек. Был.

– Эт точно.

– Так вот, отхватили мне толковые московские обе конечности. Даже мяу сказать не успел. А вскоре после ампутации, там же в госпитале, сошелся я с тамошней нянькой. Она к тому времени год как на мужа похоронку получила. Туда-сюда, шуры-муры – аппарат-то, слава богу, при мне остался. В общем, забрала она меня к себе. Вот с тех пор без малого двадцать годков мучаемся друг дружкой.

– Так она сейчас на рынок за продуктами пошла?

– Не. Она там котиков моих торгует.

– Каких котиков? – обалдело переспросил Барон.

– Да я тут настропалился копилки глиняные делать – кошек, свинок. Кобельков, язви их. Мегера-то выше главняньки в нашей районной больничке так и не дослужилась. А там оклад, сам понимаешь, мирный, как атом. Вот она их и торгует здесь – два раза в неделю.

– Ты и… котиков?!.. Свинок?!..

– Между прочим, хорошо идут. Копют люди денюжки. Невзирая на неуклонное приближение коммунизма… А помнишь, Васька, полицайскую свинку?

– Еще бы! У меня такое ощущение, что я с тех пор ничего вкуснее не пробовал.

– Во-от! То-то! Ну давай! За наше славное партизанское прошлое. И за… – Митяй резко потускнел: – За бесславное гражданское настоящее.

– Давай лучше за тебя! Кабы не ты, лежать бы мне по сей день в том лесочке, да под кочкою.

– Эт ты брось! – великодушно отмахнулся «старший по должности». – Ты уже тогда парень был с характером. Верю, добрался бы до своих.

– А ведь я до сих так и не в курсе: с чего вдруг вас в такую даль от базы занесло? – вслух задумался Барон.

– Так ведь как раз в тех местах накануне бой случился: наши, которые регулярные, из окружения на прорыв выходили. И там после боя до черта всякого оружия осталось – и нашего, и немецкого. Вот Яков Трофимович нас с Битюгом и откомандировал трофейной бригадой. Подсобрать, что с возов упало.

– Всего двоих? Это ж какой риск!

– Да не было там особого риску. Это мы, русские, люди привычные. А вся немчура тогда по щелям да по печам забилась. Мороз-то в тот день стоял, ох и лютый. Помнишь-нет?..