Юлия Алейникова - Кузнец человеческих судеб

– Польщен, весьма польщен. Так, значит, вы обо мне говорили? – исторгая густой перегарный дух и пошатываясь, переспросил Рауль Федорович. – Позвольте поцеловать вашу руку.

Сашка в ужасе и растерянности взглянула на Чистикова, но и он не нашел убедительного предлога, дабы отказать галантному алкоголику.

И поцелуй состоялся.

– Итак, – распрямляясь и беспрестанно балансируя на тощих нетвердых ногах, вновь поинтересовался Рауль Федорович, – чем же я обязан приятностию встречи?

– Да я вот снова к вашей соседке, Людмиле Олеговне. Вчера она мне так и не открыла и даже не ответила, – огорченно произнес Чистиков.

– Дорогой мой, вам невероятно повезло, сегодня к этой гнусной особе приезжает дочь. Она всегда приезжает по четвергам. Поговорите с ней, – посоветовал Рауль Федорович. – А мне, знаете, пора. Режим. Ужин и старина Кант зовут меня. Тянет, знаете ли, на склоне лет пофилософствовать на сон грядущий. Интересных собеседников не сыскать, остаются книги. Прощайте! – Он взмахнул на прощание потертой старомодной шапочкой, такую, кажется, называли раньше «пирожок», у Сашиного дедушки была такая из мутона, из чего была пошита шапка Рауля Федоровича, сказать было трудно.

– Колоритная личность, – глядя ему вслед, заметила Саша. – Жаль, не спросили, когда эта дочка появится.

– Может, догнать? – встрепенулся Чистиков.

– Да нет, не стоит. Подождем, – решила девушка. – Мне показалось, что она должна вот-вот появиться. А ты не знаешь, кем был по профессии Рауль Федорович? Не стилистом?

– Патоэкологом, кажется, – потерев лоб, сообщил Чистиков.

– Кем?

– Патоэкологом, – по слогам повторил парень, слегка краснея. – Он изучал остатки доисторических экскрементов и паразитов в них, чтобы определить рацион питания древнего человека.

– Тогда его тяга к философии вполне понятна, – усмехнулась Саша. – Ну, что, где будем дочь дожидаться, здесь или в подъезде?

– В подъезде, конечно. Я понятия не имею, как она выглядит, а так, кто в дверь позвонил, тот нам и нужен. Да и не замерзнем.

Ждать пришлось минут сорок. Сашка играла в телефоне, Чистиков читал.

– Ой, смотри, вон она! – Парень соскочил с подоконника и толкнул в бок сыщицу.

Они с грохотом поскакали вниз, потому что сидели между этажами на подоконнике возле лифта.

– Постойте, пожалуйста!

– Женщина, одну минуточку!

– Подождите!

– Дама, я к вам обращаюсь!

Кричали они наперебой, но тетка, не обращая внимания на их крики, открыла дверь своим ключом и скрылась в квартире, захлопнув за собой дверь.

– Ну вот! – расстроенно воскликнула Сашка. – Теперь опять час сидеть.

– А может, позвонить в дверь? Вдруг откроет? – предложил Чистиков, ему тоже не улыбалось весь день провести в чужом подъезде.

– Попробуй, – без энтузиазма согласилась девушка. – Но, по-моему, лучше их не раздражать, а ждать под дверью.

– Как скажешь. Это твое расследование, – покладисто заметил Чистиков, и Саша подумала: «Да, мое». А все-таки здорово иметь такого надежного друга, сколько времени бедный Сашка потратил на нее за последние дни и ведь не жалуется и не ноет. Она взяла своего приятеля под руку и прислонилась лбом к его плечу.

Чистиков даже дышать перестал от неожиданности.

– Ты чего?

– Ничего. Просто спасибо, что помогаешь, – улыбнулась ему благодарно девушка. – Ну, что, обратно на подоконник?

И они просидели еще час с небольшим.

– О! Слышишь, замок отпирают? – На этот раз Сашка встрепенулась первой. – Добрый день, – вежливо, но строго поздоровалась она, едва женщина покинула пределы квартиры и захлопнула за собой дверь. – А мы к вам. Сотрудница следственного комитета Пономарева Александра Петровна, – официально представилась девушка, доставая удостоверение. – Позвольте ваши документы.

– А у меня ничего нет. Только проездной. Да и зачем они вам? – растерянно-удивленно проговорила женщина.

На вид ей было лет сорок. Полноватая, в брюках и спортивной куртке, ничем не примечательное лицо, светлые, слегка вьющиеся волосы и серо-зеленые глаза. Среднестатистический обыватель, констатировала для себя Саша.

– Ваша родственница, насколько я понимаю, мать, является важным свидетелем по делу об убийстве, – грозно глядя на свою жертву, проговорила девушка. – И уже который день уклоняется от встреч с сотрудниками правоохранительных органов.

– Она вообще ни с кем не встречается уже много лет, – пояснила дочь загадочной свидетельницы.

– Что это за странности, она больна? Мы можем пригласить медиков, чтобы присутствовали при беседе. В любом случае она важный свидетель, и ей придется с нами побеседовать, или добровольно, или принудительно, по санкции прокурора, – импровизировала Саша.

– О чем вы говорите? Какой свидетель? Моя мать уже лет двадцать никуда не выходит!

– Как вас зовут? – сменила тактику сыщица, перейдя на доброжелательный, доверительный тон.

– Клара Игоревна, – представилась дама недовольным голосом.

– В вашем подъезде было совершено убийство, мы уже знаем, кто его совершил, но пока не можем это доказать, и ваша мама – единственный человек, видевший убийцу в день совершения преступления. Нам очень нужны ее показания. Ведь убили молодую женщину, ей было всего тридцать три, у нее была и без того трагическая судьба, которая оборвалась в одночасье!

Клара Игоревна стояла, поджав губы, усиленно дышала и не знала, на что решиться. Наконец она заговорила:

– Вы сказали, что мать – единственный свидетель. А вы подумали о ней? Если преступник узнает об этом, что с ней будет?

– Так сложились обстоятельства, – прочувствованным, тихим голосом ответила Саша, – что убийца погиб спустя неделю после совершения преступления. Но его смерть все равно не снимает с нас обязательств по раскрытию убийства. Оно должно быть раскрыто и доказано. Родители и родственники Алены Огородниковой должны знать, что преступник выведен на чистую воду, даже несмотря на то что суд Божий свершился раньше человеческого.

– Ну, не знаю, – протянула Клара Игоревна. – Моя мать уже много лет ни с кем не встречается. Боюсь, что она не согласится.

– А что с ней? Она больна, это какая-то фобия типа страха общения?

– Да нет. Тут другое, – покачала головой женщина. – Она была спортсменкой, занималась выездкой, потом конкуром. В чемпионы не вышла, но работала тренером. И однажды в результате несчастного случая попала под копыта. Это было летом, в летнем лагере. Лошади запаниковали, напугал их кто-то, понесли, а тут мама. В общем, у нее после этой истории лица вообще не было. По крошкам собирали, да еще больница какая-то областная, ни опытных хирургов, никого. Мне тогда едва семнадцать исполнилось, а мама вообще молодая была, чуть старше вашей убитой. Ей тридцать семь всего было. Она меня рано родила. Попытались обратиться к пластическим хирургам. Требовалось несколько сложнейших операций, не все даже брались, к тому же забесплатно делать никто ничего не собирался, в стране был очередной кризис, а за деньги… Мы бы столько и за всю жизнь не заработали, – с горечью проговорила Клара Игоревна. – К тому же от нас вскоре отец ушел. Впрочем, я его понимаю. На маму смотреть страшно было, она даже по дому в маске ходила, чтобы нас не шокировать, плюс депрессия. Вы же понимаете, что такое для молодой совсем женщины превратиться в урода. Она даже в зеркало смотреться не могла, мы все зеркала выбросили, я одно маленькое прятала у себя в комнате, чтобы хоть накраситься и причесаться можно было. Работать она, естественно, не могла, плакала с утра до вечера, начала пить. Правда, с этим она быстро справилась, но в остальном… В общем, она замкнулась, перестала выходить из дома, отказалась от всякого общения, даже подруг прогнала, и так с тех пор живет. Кроме меня, ни с кем не встречается. Конечно, это ненормально, но я поделать ничего не могу. А убийцу вашего она, наверное, действительно видела, – очнувшись от воспоминаний, обычным тоном произнесла Клара Игоревна. – Знаете, от одиночества и тоски она привыкла наблюдать за чужой жизнью.