Андрей Константинов - Адвокат. Судья. Вор (сборник)

Очнулся он по-настоящему только в марте 1993 года… Может быть, наступившая весна сумела разморозить его душу? Трудно сказать… Но только дошло до Андрея в один прекрасный день, что если уж суждено было ему уцелеть тогда, в ноябре девяносто второго, то, наверное, не выполнил еще журналист Серегин всего, предначертанного ему в этой жизни.

Медленно, очень медленно возвращались к нему силы и надежды, он словно выздоравливал понемногу от тяжелой болезни…

И в марте 1993 года он все-таки заставил себя записать на бумаге все, что смог узнать о проклятой картине Рембрандта и о событиях ноября девяносто второго… Он писал все честно и откровенно, не щадил себя и тщательно отделял факты от предположений и умозаключений… Рукопись получилась довольно объемной, работал над ней Обнорский почти месяц, а потом упаковал пачку листов в пластиковую папку и спрятал до поры в глухой деревне в Вологодской области – там его родители еще в восемьдесят девятом году купили ветхий домишко…

Эта рукопись стала началом большой работы. День за днем по крупицам, по песчинкам и капелькам стал он собирать свое собственное досье на человека, о котором впервые услышал от умирающего Барона, – на Антибиотика… Информации было крайне мало, а та, что попадала к Обнорскому, отличалась порой противоречивостью и явным неправдоподобием, но он фиксировал все, тщательно маскируя и «легендируя» свой интерес во время встреч с источниками. Андрей еще не знал, для чего он делает эту черную и неблагодарную работу, но день ото дня в нем крепла уверенность, что делать это необходимо.

Он часами просиживал в библиотеке, изучал все доступные ему материалы об организованной преступности: анализировал, делал выписки, думал – и расширял свою базу данных.

Кстати, и в газетные его публикации словно вернулось второе дыхание – Серегин вновь стал получать читательские письма со словами благодарности и поддержки, хотя он вроде бы и старался избегать откровенно скандальных и жареных тем.

Он почти не отдыхал, а когда совсем выбивался из сил, напоминал себе о страшной цене расследования, не доведенного до конца, – осознание этой несправедливости помогало ему находить новые силы…

Он по-прежнему работал один – вера в людей возвращалась к нему гораздо медленнее, чем надежда.

И все же работа над досье двигалась, очень медленно, но двигалась, и Бог его знает, сколько бы она еще съела времени, если б не встреча с Сергеем Челищевым, которая произошла в июне 1993 года.

К тому времени Андрею казалось, что он довольно много уже знает о роли, которую играл в «империи» Антибиотика его бывший приятель и товарищ по университетской сборной. Встретившись с Черным Адвокатом, Обнорский даже не хотел сначала протягивать ему руку, но Сергей заставил выслушать себя… Они проговорили долго, и Андрей не пожалел об этом разговоре. Пожалел он о другом – о том, что не встретился с Серегой раньше. Челищев, оказывается, шел примерно к той же цели, что и Серегин, и если бы пути их пересеклись немного раньше… кто знает, как бы все повернулось… Но тогда, в июне 1993 года, Сергей уходил в бега.

На прощание Челищев передал Серегину свое досье на «империю» Антибиотика и рассказал, что еще один экземпляр оставил в 354-м отделении связи Выборгского района, оттуда папку должен был забрать представитель Генеральной прокуратуры, куда Сергей направил «залегендированное» письмо. А еще Челищев посоветовал Андрею попытаться все-таки наладить контакт с начальником пятнадцатого отдела ОРБ Никитой Кудасовым. Челищев считал его одним из самых честных офицеров и знал, как боялся и ненавидел его Антибиотик. Челищев и сам бы вышел на Кудасова, но не успел – весной девяносто третьего погиб Степа Марков, через которого хотел действовать Сергей.

Челищев сказал, что он, Катя и Олег уходят за границу, но пообещал через какое-то время связаться с Андреем… Они обнялись, как в старые добрые времена, и Сергей ушел из жизни Обнорского навсегда: в конце июня девяносто третьего Серегин узнал, что Челищев и Званцев убиты на каком-то хуторке под Лугой, а Катя исчезла бесследно…

Серегин надеялся, что «заработает» оставленный на почте для Генпрокуратуры экземпляр досье, но месяцы шли, а ничего не происходило, более того – Антибиотик стал даже мелькать на телеэкране… И тогда Андрей понял, что пришла пора действовать. Не было у него уже сил ждать…

Серегин открыл глаза и снова посмотрел на картину. На лице Эгины не было заметно скорби по поводу ее похищения и грядущего изнасилования.

– Андрей? Я не очень опоздал? На работе задержали…

Обнорский вздрогнул. Никита Кудасов подошел к нему абсолютно неслышно, словно ступал по ковру, а не по паркету.

– Ничего, – улыбнулся Серегин. – Я тут пока живописью любовался.

– «Эгина»? – Кудасов свел брови, словно вспоминал о чем-то. – Слышал я кое-что об этой картине…

Он остро взглянул на журналиста, и Андрей кивнул:

– Да, у этого полотна занятная история… Никита Никитич, я вот почему попросил вас оторваться от дел и…

– Андрей, – прервал его Кудасов, – может быть, перейдем на «ты»? Для удобства общения?

– Хорошо… Спасибо… Да, так вот… Вас… тебя интересует информация об Антибиотике?

На этот раз вздрогнул Кудасов – он даже оглянулся, но в зале, кроме них и старенькой смотрительницы, никого не было.

– О каком Антибиотике?

– О том самом! – жестко ответил Обнорский. – Не надо, Никита… Я имею в виду Виктора Палыча…

– Ну, – кивнул Кудасов. – Предположим, что интересует… Смотря что, конечно…

Андрей усмехнулся:

– Мне кажется, что то, чем располагаю я, заинтересует тебя однозначно… Не знаю, насколько важно для тебя то, что удалось собрать мне самому, большая часть этой информации тебе наверняка известна… Хотя… Историю с «Эгиной», – Обнорский кивнул на полотно, – может быть, и тебе было бы интересно послушать.

– С «Эгиной»?

– Да… Ноябрь девяносто второго… Как я теперь понимаю, ты мне тогда спас жизнь… Кстати, спасибо…

– Ничего, – улыбнулся Кудасов. – Я надеялся, что до тебя когда-нибудь это дойдет…

– Дошло, – хмыкнул Серегин. – Ладно, об этом после… Про Сергея Челищева ты, конечно, слышал?

– Ну, – Кудасов стал очень серьезным, – слышал… И что?

– Ничего, – ответил Андрей. – Он перед гибелью оставил мне одно любопытное досье…

– Где оно? – быстро спросил Никита.

– Оно у меня. – Обнорский смотрел Кудасову прямо в глаза. – Я готов отдать его тебе. При одном условии.

– Каком?

Андрей глубоко вздохнул, выдерживая паузу.

– Условие мое простое – я не хочу выступать в этом матче в роли зрителя. У меня к Виктору Палычу свои претензии есть, личные… Стало быть, бери меня в игру.