Марина Серова - Экс-баловень судьбы

Уже ложась спать, я вдруг вспомнила замечание, которое вскользь промелькнуло в нашем разговоре с Верой Иосифовной Зильберг. Как там она сказала? «…ректор Покровского института приходится ему каким-то дальним родственником…» Да, именно! Это тоже не мешало бы уточнить. Жена ничего не говорила ни о каких родственниках. Редко общались? Но тогда с какой стати родственник стал бы предлагать профессору какие-то должности? А если они поддерживали отношения, то почему жена профессора ничего об этом не упомянула?

Уф-ф… Не хватало еще, чтобы к числу возможных кандидатов на убийцу добавился этот неведомый родственник, появившийся как черт из табакерки. Версии множатся, но ничего похожего на настоящую пока не видно.

На этой оптимистической ноте я и погрузилась в сон, так и не позвонив своей заказчице. Продвигалось расследование пока что не очень-то бойко, так что и сообщать ничего не хотелось.

Но побеседовать с Надеждой Сергеевной мне все-таки пришлось: на следующее утро она позвонила сама.

— Алло, это Татьяна?

— Да, слушаю вас.

— Это Надежда Сергеевна. Я бы хотела узнать, как продвигается дело, и, может быть, сообщить кое-что.

— Вспомнили что-то важное?

— Не то чтобы важное, но ведь вы спрашивали, с кем Анатолий Федотович часто общался…

— Да-да…

— Кроме Владимира Павловича и Верочки, он еще очень часто встречался с одним из студентов, Владиком Незнамовым. Наверное, это не пригодится вам, но раз уж вы спрашивали, я решила сказать.

Я вспомнила впечатлительного юношу, с которым познакомилась во время своего первого визита в Покровский институт.

— А в связи с чем они так часто встречались?

— Владик писал историческое исследование, и Анатолий Федотович ему в этом помогал. Он вообще очень много работал со студентами, вел исторические курсы, часто оставался после занятий… А Владик так привязался к нему… он даже бывал у нас дома, Анатолий Федотович давал ему книги, мы вместе пили чай…

— То есть Влад Незнамов, скорее всего, не имел претензий к профессору?

— Что вы! Конечно, нет! Напротив, он очень любил Анатолия Федотовича, души в нем не чаял!

«За каким же дьяволом ты мне его тогда подсовываешь?» — очень хотелось мне заорать в трубку, но, конечно, я этого не сделала.

Надежда Сергеевна, кажется, и сама почувствовала, что ее информация вряд ли окажется мне полезной.

— Наверное, это для вас несущественно… то, что я рассказала? — неуверенным голосом спросила она.

Я решила ответить дипломатично:

— Отчего же. Я приму вашу информацию к сведению, а насчет того, что существенно, а что нет, в нашем деле никогда нельзя сказать заранее. В любом случае спасибо вам за помощь. Вы не поможете мне уточнить еще одну деталь?

— Да, конечно.

— Вы не можете сказать, от кого именно исходило предложение Анатолию Федотовичу перейти на работу в Покровский институт?

— Это ему предложил ректор, Михаил Исакович, тоже Разумов. Они какие-то дальние родственники, но мы почти не общались, я не знакома с ним близко.

— А как вы думаете, можно предположить, что именно родство явилось причиной такого приглашения?

— Возможно, в какой-то степени. Но не подумайте, что преподаватель такого уровня, как Анатолий Федотович, нуждался в чьих-то протекциях!

В голосе моей собеседницы послышались обиженные нотки, и я поспешила направить ее мысли в другое русло:

— Нет, что вы! Напротив, я имела в виду, что именно сам Анатолий Федотович мог быть чем-то полезен своему родственнику. Я была бы очень признательна вам, если бы вы смогли подсказать мне — чем именно?

— Чем он сам мог быть полезен? — Надежда Сергеевна задумалась. — Даже не могу сказать… Я ведь уже говорила, что не очень вникала в дела мужа.

«Да уж», — подумала я, вспомнив рассказы курсисток и словоохотливой Степаниды Михайловны.

— Мне кажется, что и уровень профессионализма, и опыт Анатолия Федотовича — вполне достаточная причина, чтобы пригласить его на работу, — сказала она.

— Да, конечно.

Я решила, что не стоит разубеждать ее. Чем бы дитя ни тешилось…

— А как продвигается ваше расследование?

— К настоящему моменту у меня сложились две версии, которые я начну отрабатывать в самое ближайшее время.

— А какие именно, можно узнать?

Ну смотри — сама напросилась! Вот не хочешь человека огорчать, бережешь его, так нет же, сам на рожон лезет.

— Не хотелось бы расстраивать вас, но пока наиболее вероятные подозреваемые — это Залесский и Зильберг.

— Да что вы, этого быть не может!

— Увы! Обнаруженные мною факты свидетельствуют об обратном. Но, поскольку ни одна из версий пока что не доказана и не опровергнута, я бы не хотела сейчас вдаваться в подробности. Дня через два я буду иметь на руках конкретные данные и тогда уже смогу сообщить вам что-то более определенное.

— Хорошо… признаюсь, вы очень расстроили меня. Невозможно даже предположить, чтобы Верочка или Владимир Павлович… это в голове не укладывается!..

— Сочувствую вам, но в моей практике не так уж редки подобные случаи.

— Да-да, конечно…

Надежда Сергеевна рассеянно попрощалась и, по-видимому, отправилась переваривать услышанную от меня новость. Как хотите, а про предполагаемый роман Разумова и Зильберг она даже приблизительно не догадывалась! Если он на самом деле был, этот роман.

Закончив разговор с женой профессора, я попыталась придумать, как же мне раздобыть те самые «конкретные данные», которыми я похвасталась минуту назад и на получение которых у меня почти не было шансов.

В самом деле, кто, кроме самого Залесского, может знать всю подоплеку финансовых махинаций на курсах в таких подробностях, чтобы подтвердить или опровергнуть свою — или чью-то еще — причастность к убийству? А если кто-то, кроме него, и знает, с какой стати он будет об этом рассказывать?

Положение было почти безвыходным. Девочки-курсистки, возможно, и не откажутся поговорить, но что им может быть известно? Ведь нужны реальные факты и твердые обоснования. Чтобы точно можно было сказать — да или нет. Возможно, что-то конкретное известно деканатским… но те не меньше самого Залесского заинтересованы в неразглашении. Кому же захочется работу терять? Вот и все. Два канала получения информации, и оба абсолютно бесперспективны.

Придется снова прибегнуть к крайним мерам. Затаиться где-нибудь в укромном уголке Покровского института кооперации и под покровом ночи проникнуть…

И тут меня осенило. Да у меня же есть эффективнейший канал! Без сомнения, весьма осведомленный и наверняка не боящийся потерять из-за такого пустяка работу: очаровательнейший Эрнест Эрастович Спиридонов. Вот кто мне сейчас нужен! Мой герой, мой рыцарь, мой Дон Жуан!