Наталья Александрова - Человек без лица

– Жанна, это я, – сказал он в трубку, – сейчас заеду. – И отключился, не слушая возражений.

На следующий день Надежда Николаевна пришла в школу к Алке около двенадцати часов.

Встала она рано и успела переделать дома множество дел. Таким образом Надежда хотела усмирить свою совесть, которая никак не хотела успокаиваться.

Мучилась Надежда Николаевна вовсе не оттого, что обманывает мужа, занимаясь очередным расследованием. С этим она давно уже разобралась – врет во спасение своей семейной жизни, точнее, не врет, а просто умалчивает. Загвоздка была в другом. Когда Надежда бросалась в очередное расследование, она бывала очень занята, бегая по городу, и к своим хозяйственным обязанностям относилась не то чтобы спустя рукава, но с прохладцей. Тут-то совесть и поднимала голову и начинала Надежду стыдить и упрекать. Дескать, муж работает в поте лица, а он все же не такой молодой, ему нужен режим, полноценное калорийное питание и ежевечерний отдых с котом на коленях. Из всего этого набора Надежда могла гарантировать только кота, и то только потому, что кот был вредный, все понимал и нарочно во время ее расследований садился к хозяину на колени и, надо думать, пытался наябедничать ему на Надежду. Но не получалось. Хоть Сан Саныч и утверждал, что Бейсик большого ума, все же разговаривать по-человечески кот не умел.

Поэтому Надежда с утра пораньше убрала всю квартиру, навертела котлет, сварила грибной суп, не забыла выгнать кота из кухни и только тогда вышла из дома, наказав Бейсику быть умницей, а она скоро вернется. Кот проводил ее выразительным взглядом, которым дал понять, что не верит ей ни на грош.

Надежда поднялась на второй этаж и вошла в дверь с табличками «Завуч» и «Директор». Сначала она попала в небольшую комнату, где секретарша Нина Евгеньевна, женщина средних лет в жизнерадостной розовой кофточке, разговаривала по телефону. Перед ней стоял остывающий стакан чая.

– А что она? Да не может быть! А что он? Да неужели! Нет, это просто ни в какие ворота! Да что ты говоришь!

Увидев Надежду, Нина Евгеньевна прикрыла трубку ладонью и осведомилась:

– Вы к кому?

– Я к Алле Владимировне.

– А у Аллы Владимировны как раз начался урок.

– Да? Надо же, как неудачно! А можно, я ее здесь подожду?

– Пожалуйста! Она как раз предупреждала о вас! – секретарша показала Надежде на кресло и проговорила в трубку: – Извини, тут люди пришли, я тебе потом перезвоню.

Нина Евгеньевна повесила трубку, снова взглянула на Надежду, потом на свой стакан и вспомнила о законах гостеприимства, поскольку Алла Владимировна дала понять, что женщина к ней придет не посторонняя.

– Может быть, вы хотите чаю?

– С удовольствием! – Надежда оживилась. – А у меня печенье есть, «Суворовское»…

– «Суворовское»? – Нина Евгеньевна порозовела в тон кофточки. – Мое любимое!

Она налила Надежде чаю в кружку с надписью: «Женщина года в системе просвещения», подлила себе. Надежда выложила на стол кулек с печеньем. Секретарша положила в рот печеньице, отхлебнула чаю и проговорила с полным ртом:

– Ошень вкушно!

– Ну и замечательно! – Надежда тоже сделала глоток, поставила кружку на стол и проговорила, округлив глаза: – И не боитесь вы здесь работать?

– Что? – Нина Евгеньевна испуганно огляделась по сторонам, не увидела ничего страшного и спросила: – А почему я должна бояться?

– Ну как же… Я слышала, в вашей школе уже несколько учителей убили…

– Ну почему несколько? Только одну!

– Да что вы? Вот ведь как люди любят все преувеличивать! А мне говорили, что уже трех или четырех! Говорят, в этом районе завелся маньяк, который подкарауливает молоденьких учительниц возле школы, затаскивает в подвал и душит… причем предпочитает учительниц русского языка и литературы…

– А вы не слушайте всякие сплетни! – возмущенно перебила ее секретарша. – Люди болтают, о чем не знают! Никакой не маньяк! То есть, может быть, и маньяк, его пока еще не поймали, но убил он только одну учительницу – английского языка, а вовсе не литературы, и ни в какой подвал он ее не затаскивал, дома убил. Между прочим, она еще несколько дней пролежала в квартире, пока ее не нашла девочка, наша ученица… Она от того, что увидела, пришла в такой ужас, что попала в больницу… Ой, зря я это сказала, Алла Владимировна мне велела никому…

– Да ладно, я – могила, от меня никто не узнает! – пообещала Надежда и с горящими глазами спросила: – А из-за чего же ее убили? Вряд ли это было ограбление! Ведь учителя – народ небогатый, что у них взять, кроме учебников и тетрадей с ошибками… Может быть, тут какая-то любовная история? Может быть, ее кто-то приревновал?

– Ой, да что вы! – Нина Евгеньевна закатила глаза. – Вы только потому так говорите, что эту Цыплакову не видели! Моль бледная! Ни одеться, ни причесаться не умела! Это ведь у каждой женщины должно быть в крови, правда? – Секретарша бросила быстрый взгляд в зеркало и поправила волосы. – А у нее нет! Как будто ее вообще ничего не интересует! Вечно юбочку такую наденет – фасона трапеция или в складочку, длина до середины колена, представляете?

– Не представляю, – честно ответила Надежда, – не представляю, чтобы молодая женщина…

– А я о чем? – перебила ее Нина Евгеньевна. – И свитерочек такого цвета – серо-буро-малинового… А если другой, то болотный, цвета лечебной грязи!

– Ой-ой-ой…

– Ага, волосы резинкой простой скрепит, и очочки эти жуткие… Я говорю, хоть очки-то поменяйте, линзы вставьте, все лучше будет. Нет, она отвечает, линзы не могу, от них аллергия ужасная, глаза прямо заплывают. Ну, ясное дело, куда уж тут о мужчине думать! За все время даже близко к ней ни одного мужчины не видели!

– Да-а? – протянула Надежда. – Ну, знаете, как говорят, чужая душа – потемки… И еще – в тихом омуте черти водятся… Может, она только внешне была такая скромница, а на самом деле…

– Нет, ну конечно, вы правы, чужая душа – потемки, – секретарша снова выразительно закатила глаза, – но все же школа – это такой, извините меня, гадюшник, здесь все варятся в одном котле и всё друг про друга знают. Если бы у Цыплаковой что-то такое было, до меня информация непременно дошла бы!

– Да что вы? – Надежда с завистливым уважением посмотрела на секретаршу. – А вообще, что о ней говорили в коллективе? Вы ведь такая женщина, все знаете!

– Ну, это вы преувеличиваете… – засмущалась секретарша. – Хотя, конечно…

Нина Евгеньевна задумалась, постепенно ее лицо удивленно вытягивалось, и наконец она проговорила:

– А знаете что? Вот я сейчас стала припоминать и поняла, что о ней, о Цыплаковой, почти ничего не говорили. Про всех хоть что-то, а про нее – совершенно ничего! Это даже как-то странно…