Антон Леонтьев - Зеркальный лабиринт мести

— Увидела, что Петр Олегович роется в свежей почте, которую Нинель Львовна принесла шефу. Петр Олегович просматривал письма, и создавалось впечатление, что он ищет какое-то определенное… Я хотела выйти, но он, видимо, почувствовал мое присутствие, поднял глаза и заметил, что я за ним наблюдаю. И я видела, как он вытащил из стопки большой такой конверт. И сунул себе под пиджак. Он переменился в лице, хлопнул рукой по письмам и сказал, что не нашел того, которое требовалось отыскать для отца. Но было ясно, что он врет! А потом… Потом он завел со мной такую милую беседу о том, какая я хорошая и умная. И пригласил в ресторан. И просил ничего не говорить о том, что я видела, ни отцу, ни Нинель, потому что тогда они поймут, что он проворонил одну важную сделку, и у него будут неприятности. Ну, я обещала, что не скажу.

Егор несколько мгновений рассматривал девицу. Вроде бы не врет. Хотя кто знает? Во всяком случае, занятно, что Петя Ирдышин так неуклюже пытался его обмануть. Значит, сынок что-то искал в корреспонденции папы — уж не анонимное ли письмо? Во всяком случае, именно такой вопрос задал бы любой работник «Закона и порядка» — и Егор не был исключением.

Или что-то иное?

А вот это было интересно, очень даже интересно. Причем с учетом того, что сынок что-то нашел и что-то унес с собой. Что-то, предназначавшееся для отца-хирурга.

Только вот что?

— Я потом, когда Петр Олегович ушел, привела письма в порядок, потому что они лежали кое-как, а шеф такое не любит.

Гм, как же, подумал Егор, наверняка пыталась узнать, что же такое отпрыск украл у родителя. Но это известно, похоже, только самому Пете…

— И если уж на то пошло… Никаких анонимных писем с черными буквами на столе у шефа на тот момент не лежало! А это было… Это было уже около одиннадцати! Значит, его принесли позже! А я больше в кабинет к шефу не заходила. Зато Нинель Львовна прошмыгнула около половины двенадцатого!

Она торжествующе уставилась на Егора. Тот, кивнув, заметил:

— Ценное замечание, крайне ценное. Благодарю вас, Алина.

Что же, девица, похоже, и правда оказалась ценным свидетелем. Если, конечно, говорила правду. Ибо они с Нинель терпеть друг друга не могут и, соответственно, способны намеренно подставлять друг друга.

И еще… Официально Алина ничего не могла знать об анонимном письме, адресованном Ирдышину. Конечно, кто-то проговорился, и слухи уже поползли. Но ведь истинных деталей никто не ведал! Если вести речь об анонимке, то все представят себе лист, заполненный буквами, вырезанными из заголовков газет и журналов. Или это вообще будет запечатанное письмо, содержание которого никому не известно.

Так откуда же Алина тогда в курсе, что письмо, во-первых, лежало на столе в развернутом виде и, во-вторых, состояло из черных букв? А не, скажем, красных, синих или разноцветных?

Это означало вероятность того, что Алина сама подсунула анонимку, а теперь разыгрывала дешевую комедию. И СМС послала себе сама, чтобы заполучить возможность спокойно уйти и обставить все так, как будто письмецо, пользуясь ее отлучкой, подкинул кто-то другой. Неплохое алиби.

Или же, не будучи причастной к анонимке, Алина все же увидела ее на столе у шефа, хотя и отрицает это — потому и в курсе, как она выглядела. Но это значит, что анонимка к тому времени лежала на столе и тогда, когда Петр Ирдышин копошился в почте своего папаши.

Если он вообще копошился и что-то похитил. Ведь пока это голословное утверждение Алины, не более того, не исключено, что с целью отвести подозрения от себя и запутать следствие.

Наконец, вне зависимости от того, имел ли место инцидент с сынком, шмонающим почту родителя, анонимку всегда мог подложить кто-то другой. Например, если верить показаниям Алины, Нинель Львовна — за считаные минуты до возвращения в кабинет самого Ирдышина. Ведь кому, как не личному секретарю, точно знать, когда шеф вернется к себе в офис! Тогда и не надо подсовывать анонимку уже в девять, можно сделать это без особой спешки в половине двенадцатого.

Если Алина говорит правду. А ведь могло статься, что она сама подложила анонимку и просто запутывает следы, изобретая несуществующие истории и кидая тень подозрения на всех, кого угодно.

Или имелся другой, никем, кроме автора анонимки, не учтенный вариант…

Таковы были версии, которые Егор намеревался представить Дмитрию Алексеевичу.

— Благодарю вас, Алина! — медленно сказал Егор. И уже на выходе дал дельный совет: — На вашем месте я бы не стал посещать ресторан вместе с Петром Олеговичем!

Центр красоты доктора Ирдышина располагался на Ленинском проспекте и представлял собой здание в изящном стиле, впитавшем в себя элементы современной и старинной архитектуры. Архитектор, как, впрочем, и дизайнеры интерьера, приложил огромные усилия и сумел создать самый настоящий шедевр. Впрочем, подлинные чудеса находились не снаружи, а внутри, там, где любую замарашку могли превратить в принцессу, где царила нега, пастельные краски и открытые, заполненные воздухом пространства.

Впрочем, убранство центра красоты доктора Ирдышина мало волновало Егора Шубина и прочих представителей агентства «Закон и порядок». Глава агентства Дмитрий Алексеевич также присутствовал на церемонии открытия, вернее, он и его люди появились там задолго до начала церемонии и самым тщательным образом проверили пустующее еще здание на предмет взрывчатки и прочих спрятанных сюрпризов. И были уверены, что ничего подобного в здании не было, как не было и таинственного мстителя, притаившегося где-нибудь в подвале или одном из кабинетов.

Точнее, они были уверены в этом на девяносто девять процентов. Потому что, как учил Дмитрий Алексеевич, никогда нельзя быть ни в чем уверенным на все сто.

Однако тот факт, что центр пока еще не открылся, значительно облегчал работу. Его обыскали дважды с помощью специально обученных собак, и даже если бы кто-то спрятал взрывчатку еще много часов, а то и дней назад, собаки непременно бы ее учуяли.

После того как обыск был завершен, все входы и выходы перекрыли и запечатали. Но потом началось самое трудное, потому что прибыли представители трех фирм, которые занимались организацией шикарного приема, приуроченного к открытию центра.

Прием должен был состояться в огромном внутреннем дворе-атриуме, украшенном устремленными ввысь колоннами, зимним садом и замысловатым водопадом с небольшой искусственной речушкой. Здание было спроектировано таким образом, что этот внутренний двор простирался практически по всему первому этажу, и оттуда можно было пройти на прочие уровни центра красоты. А с середины атриума открывался захватывающий дух вид на прозрачный хрустальный купол, венчающий здание.