Наталья Александрова - Возвращение снежной королевы

– Это как же так? – Прокопенко снова ударил кулаком по многострадальной табуретке. – Это вы к чему подбираетесь? Это есть мое законное имущество, поскольку мы с женой здеся совместно проживали! Так сразу и адвокат сказал, Михаил Борисович! И вам никто не позволит покушаться…

– Никто не покушается на ваше имущество! – прервал его гость. – Я вас о другом спрашиваю – не говорила ли вам жена о том, кто является отцом ее дочери?

– Чего нет – того нет! – Прокопенко пожал плечами. – Да я ее сильно и не допрашивал на эту тематику. Мне-то какая конкретная разница? Главное дело, что не моя девчонка!

Он потянулся к своей заветной бутылке. Мужчина в очках сурово взглянул на него, Прокопенко испуганно дернулся… и уронил бутыль. Мутная жидкость разлилась по грязному полу.

– Е-мое! – плаксивым, обиженным голосом воскликнул хозяин. – Ну это же надо! Зачем это ты смотрел под руку? Больше пол бутылки еще оставалось! И все тепереча коту известно куда! А теперь-то что делать? Вот ведь всегда страдаю через свою исключительную доброту! Хотел оказать вам это… полное содействие, как я есть сознательный гражданин, и опять же через это материально пострадал! Может, вы мне… это… конпен… компенсируете ущерб? – И Прокопенко с надеждой во взоре уставился на посетителя.

– Пушкин тебе ущерб компенсирует! – с раздражением и неприязнью ответил гость, направляясь к выходу.

Он понял, что ничего полезного в этом доме не узнает, а находиться здесь дольше просто физически не мог – запах застарелого перегара, запах запустения и нечистоты окончательно переполнил чашу его терпения.

– Пушкин? – переспросил Прокопенко. – Это который же Пушкин? Николай Лексеич, участковый? Так он такой жмот, что у него ни за что не допросишься…

Но посетители его уже не слышали.

Обычно люди вытирают обувь, входя в жилище. В данном случае все было наоборот: покинув дом Прокопенко, человек в золотых очках тщательно вытер ботинки о траву и только после этого сел в свою чистую машину. Но тем не менее его еще очень долго преследовал запах этого отвратительного дома.

Прокопенко тоже после встречи с незваными гостями остался в глубоком расстройстве.

Он вообще не любил вспоминать прошлое, а тут его вынудили вспомнить те давние годы. Вспоминать их было неприятно. Конечно, он тогда был помоложе и значительно здоровее, так что мог без заметного ущерба для своего организма выпить две бутылки водки. Но с другой стороны, ему напомнили, что он долгое время, как последний лох, содержал чужого ребенка. А вспоминать свою глупость кому угодно неприятно. Поэтому очень захотелось выпить.

Самое же неприятное во всей этой истории было то, что он из-за незваных гостей разбил бутылку с самогоном и как раз выпить-то ему теперь было нечего.

Оставался только один проверенный способ.

Прокопенко надел прямо поверх своей неизменной майки продранный ватник (тот самый, который висел в сенях на гвозде: он был почище второго, валявшегося на полу, и считался поэтому парадно-выходным). Выбравшись из дома, он запер дверь на ключ, ключ подсунул под крылечко и отправился в то единственное место, где ему могли налить: к Люське-лахудре.

Люська-лахудра работала буфетчицей в заведении под скромной вывеской «Котлетная Дружба». Тот, кто вешал в свое время вывеску, был не слишком в ладах с русским языком, таким образом одни кавычки выпали у него в процессе работы, и получилось, что посетители заведения ходят туда, чтобы дружить с котлетами, в то время как дружили они совсем с другим продуктом.

Это заведение занимало полутемный подвальчик неподалеку от жилища Прокопенко, и Лерин отчим был там, можно сказать, своим человеком. В котлетной ему не раз били морду; там же он мог иногда поговорить по душам с умными людьми на такие животрепещущие темы, как общее падение нравственности и неуклонное снижение качества водки; там же с ним случались иногда волнующие происшествия, например, именно там прошлой, на редкость морозной зимой потерял он свою шапку из меха под названием «кролик серо-заячий».

Спустившись по кривым ступенькам в подвальчик, Прокопенко огляделся по сторонам в поисках хороших знакомых.

Хорошими знакомыми он считал таких, которые могли его задарма угостить.

Впрочем, со временем таких становилось все меньше и меньше.

Можно даже прямо сказать – таких хороших знакомых у него уже давно не осталось.

Последним был Васька-тракторист, но и он отпал после того, как Прокопенко по пьяному делу украл у него четыре рубля.

Итак, оглядевшись по сторонам, Прокопенко убедился, что никого из хороших знакомых в «Дружбе» не наблюдается.

Тяжело вздохнув, он дотащился до буфетной стойки и уставился на Люську-лахудру проникновенным взглядом. Таким взглядом иногда смотрит бездомная собачонка на мясника, который деловито разделывает баранью тушу.

Люська в этот самый момент пересчитывала выручку, поэтому настроение у нее было самое что ни на есть отвратительное. Почувствовав на себе проникновенный взгляд посетителя, она подняла на него глаза и неприязненно проговорила:

– Ну что смотришь? Все равно без денег не налью.

– Здравствуй, Людмила! – приветствовал ее Прокопенко. – Что ты такая неласковая?

– А кто ты такой, чтобы я к тебе симпатию осуществляла? Может, ты пожарный инспектор Михал Михалыч? Или Летиция Васильевна из налоговой?

– А если я просто человек, так у тебя для меня и слова ласкового не найдется?

– Размечтался! – фыркнула Люська. – Ничто не стоит нам так дорого, как вежливость! Короче, чего надо? Не создавай тут очередь без веской причины!

– Может, я мимо проходил и захотел просто так зайти и свое к тебе чувство показать! – не унимался Прокопенко.

– Вот еще! – Людмила оперлась о прилавок толстыми руками и в упор уставилась на Прокопенко: – Все сказал? А теперь отвали отсюда срочно! Ты мне еще за прошлый раз остался должен!

– Ну сколько, сколько я тебе должен?

Люська на секунду прищурилась, включив свой собственный внутренний компьютер, и моментально выдала:

– Восемьдесят семь рублей сорок копеек.

– Сорок копеек-то за что? – возмутился Прокопенко. – Про сорок копеек ничего не знаю!

– Хлеб с горчицей на закусь брал? Вот тебе и сорок копеек!

– Надо же, как горчица подорожала! – вздохнул Прокопенко и снова перешел в атаку: – Ну пускай сорок копеек! А ты мне еще на тринадцать рублей налей, для круглого счета, и я тебе буду должен ровно сотню! Согласна? Ну, вижу, что согласна!

– Ничего ты не видишь! – рявкнула Люська, брякнув о прилавок граненым стаканом. – Ты давно уже ни черта не видишь, потому как глаза свои бесстыжие водярой залил! Я тебе с самого начала человеческим языком сказала, что без денег ни в коем разе не налью! А ты все равно вяжешься и вяжешься! А ну, отвали, допусти до прилавка порядочных людей, которые с деньгами!