Мария Спасская - Черная луна Мессалины

– Вот она! – выкрикнул советник по делам прошений. – Когда я случайно увидел, что рабыня, о богоподобная, надевает твои одежды, сразу заподозрил недоброе! Она воровка! Она хотела сбежать! Смотри, на ней твои подвески и серьги с изумрудами!

От удивления Хлоя потеряла дар речи. Как же так? Нарцисс ведь сам уговорил ее взять украшения! Но Мессалина, не дав ей и рта раскрыть, хлестнула любимую рабыню по лицу сыромятной плеткой. Хлоя закричала, падая на каменные плиты. Она уже не думала о справедливости. Мир вокруг нее поглотила всепроникающая боль, находящая выход из маленького тела лишь вместе с пронзительным воплем. Мессалина ударила еще раз. И еще. Хлоя кричала и плакала, моля о пощаде, но хозяйка ее точно не слышала. Рассекая воздух, плетка взлетала над головой рабыни и со свистом врезалась в мягкое девичье тело, вырывая куски плоти.

Вытянувшись на окровавленных камнях, Хлоя, не отрываясь, смотрела в темноту, где скрылся ее возлюбленный, и с ненавистью шептала про себя: «Будь ты проклят, Исаак! И будь проклят весь твой род до сотого колена! До тысячного! Навсегда! Навечно! Пусть твои потомки узнают боль предательства так же, как ты предал меня!» Взор ее плыл, в голове мутилось, звуки становились все дальше и тише. Хлоя уже не кричала, а лишь тихонько всхлипывала. С необузданной злобой госпожа избивала рабыню до тех пор, пока та не затихла, испустив дух.

– Уберите эту падаль. – Подошва царственной сандалии небрежно пнула растерзанное тело провинившейся. – Но сначала я заберу свои драгоценности.

Без опасения выпачкать в крови легкий плащ абрикосового цвета, императрица склонилась над покойницей и при свете факелов сдернула с ее шеи многочисленные подвески, а из мочек ушей вырвала серьги. Осмотрела спутанный парик и, не увидев гребня, повернулась к Нарциссу:

– На ней был лунный гребень?

– Да, моя госпожа, – склонил голову вольноотпущенник.

– И где же он?

– Должно быть, где-то здесь, – пожал плечами грек, оглядываясь по сторонам.

– Пусть все обыщут и принесут гребень мне! – выкрикнула Мессалина, возвращаясь к колеснице весталки, на которой разъезжала по городу.

Взвился еще не обсохший кнут, опускаясь на спины лошадей, и пара гнедых рванулась с места. За ней тронулся и Нарцисс в окружении центурионов. На стоящей поодаль повозке дрогнула отпускаемая старческой рукой занавесь, и Джафах Бен Семай, поглаживая длинную белую бороду, завитую крупными кольцами, проговорил, глядя на страдающее лицо сидящего напротив юноши:

– Не казни себя, Исаак. Ты поступил правильно. Благодаря тебе Лилит не будет царицей мира. Мы этого не допустим. Когда демоница пришла ко мне, – старик кивнул в сторону удаляющейся Мессалины, – я сразу ее узнал. Демоница искала тебя, жалуясь, что ты похитил золотую буллу. Я подослал своих людей, но они не смогли забрать у блудницы лунный гребень. И вот тогда я понял, что только ты сможешь вернуть украденные святыни в Иудею, остановив дочь Темной Матери. Ей, блуднице и грешнице, нет радости от брачных уз, и все, что связано с браком, ей претит и ненавистно. Демоны лунным гребнем разбудили в Лилит беспредельную свободу, а Яхве одарил химерой – осторожностью. Мудрый Соломон забрал их у черной девы и замуровал в свой храм. Но римляне разрушили храм Соломона и вернули гребень и химеру Лилит. Я хорошо знаю твоего отца. Досточтимый род твой ведет начало от посвященных, и кому, как не тебе, мой Исаак, взять на себя ответственность за эти святыни?

Старик открыл резной сандаловый ларец, в котором уже покоилась золотая булла, и протянул Исааку.

– В этом ларце они будут храниться, а ты и твои потомки станете их хранителями. Сегодня же возвращайся в Иудею и помни, что в твоих руках благополучие этого мира.

Исаак почтительно склонил голову и, погладив гребень пальцем, благоговейно опустил его на шелковую подушку рядом с золотой буллой.

Москва, 199… год

До гостиницы американцев я доехала, не соблюдая правил движения и моля провидение, чтобы меня не остановили сотрудники ГАИ. Дорога была каждая минута. Рядом с главной площадью Москвы бурлила жизнь. Перед гостиницей вовсю шла бойкая торговля матрешками с портретами Горбачева, Ельцина, Ленина, Сталина и других знаковых фигур советской истории. Иностранные туристы, не боясь простудиться, примеряли шапки военного образца с кокардами Советской армии, придирчиво рассматривая разложенную на самодельных прилавках военную атрибутику.

Дамы полусвета продавали себя. Одетые не по погоде в короткие кожаные юбки и меховые жакеты до пояса, жрицы любви, сверкая затянутыми в нейлон ногами, прохаживались в сапогах-ботфортах на высоченных каблуках перед входом в гостиницу. В пальцах их дымились сигареты, глаза призывно стреляли по сторонам в поисках потенциального клиента.

Я миновала длинный ряд коробейников, прошла мимо стайки путан и оказалась перед швейцаром в фуражке и в кителе с галунами. В сумке валялся гостиничный пропуск, выданный мне Фишманом, и я не преминула им воспользоваться. Швейцар бросил профессионально-недоверчивый взгляд на предъявленную бумажку и посторонился, пропуская в холл. Не помня себя от тревоги, бегом кинулась к лифту. Кабинка взлетела на верхний этаж, и по ковровой дорожке я припустила к «люксу» Секси Бум. В считаные секунды пересекла длинный коридор, приблизилась к нужной двери и постучала. Минуту ждала ответа и, не дождавшись, повторила попытку проникнуть в номер. За дверью стояла гробовая тишина, и у меня отлегло от сердца. Значит, все-таки гуляют по Москве! Выходит, зря я волновалась.

Но только я хотела уйти, как дверь распахнулась и на пороге появился Лео Фишман. Желтая атласная пижама в «огурцах» была залита кровью, глаз украшал синяк. К разбитому носу импресарио прижимал казенное гостиничное полотенце, с которого капала розовая от крови вода.

– А-а, Елена, это вы! – злорадно выдохнул он, распахивая дверь настежь. – Ну что же, госпожа Левина, проходите и полюбуйтесь, что со мной сделал бывший муж нашей несравненной Мессалины!

Войдя в просторную гостиную, я сразу же увидела свернувшуюся в кресле Юлиану. Стриптизерша из «Эротики» сидела с видом невозмутимой добропорядочности, взирая на Лео, как на свою собственность. Не сказать чтобы меня это удивило. Юлиана умела понравиться кому угодно, если она смогла понравиться даже мне.

– И кто вас так? – уже зная ответ, все-таки спросила я.

– Ну, разумеется, ваш родственник. Роман Левин.

Перевернув полотенце на чистую сторону и снова приложив его к расквашенному носу, импресарио, расхаживая по номеру, возбужденно заговорил, жестикулируя свободной рукой: