Мария Спасская - Черная луна Мессалины

– Ну а потом-то чего? – теребили Андрейку ребята, ожидая необычной развязки.

– Чего-чего! Растерзали они остатки мертвяка, и всех делов, а мы с Володькой вернулись домой, – скомкал концовку рассказчик, давя о деревяшку перекрытия последний окурок и поднимаясь с перевернутого ящика.

Одноклассник Володька был неизменным участником Андрейкиных приключений. Особая ценность его состояла в том, что ни опровергнуть, ни подтвердить слова Андрейки его дружок не мог, и не только потому, что жил далеко от гарнизона в частном доме на окраине села, а еще из-за того, что был немой. Иногда повествование принимало другой оборот, и колдунья, учуяв на кладбище человечину, бросала недоеденного мертвеца и, скаля окровавленный рот, пускалась за смельчаками в погоню.

– Мы с Володькой пулей забегаем в заброшенную церковь – больше-то спрятаться негде! – страшным голосом вещал Андрейка. – А там целая свора черных сук. Морды злющие! Рычат! Клыки скалят! Глазищи полыхают зеленым огнем! А вожак ихний – здоровущий такой кобель – на алтаре лежит и ждет, когда его прислужницы нас загрызут, чтобы первому отведать нашего мяса. И тут в церковные двери входит старуха. Уставилась на Володьку своим сизым бельмом и идет прямо на нас. Вытянула руки, зубы выставила, из угла рта кровавая слюна стекает. Володька как рванется, чтобы сбежать! И тут петух прокукарекал, и разом все исчезло. Смотрим мы по сторонам – ни старухи, ни собак, ни вожака ихнего на алтаре. Только кирпичные стены, размалеванные голыми тетками, да обломки иконных досок под ногами хрустят.

– А как отличить обычную старуху от ведьмы? – Голос Коти дрожал от любопытства и ожидания чуда.

– Ну, у ведьмы всегда есть хвост, только она его не показывает, – со знанием дела начинал загибать Андрейка перемазанные чернилами пальцы. – Еще обязательно копыто на одной ноге. Из-за него колдунья не может нормально ходить и потому хромает. А у Королевы Ведьм аж целых два копыта! Она вообще при людях не ходит, чтобы не стучать ногами по полу и себя не выдать. Часто бывает горб – в него ведьма прячет свои дьявольские крылья. Ну, амулеты у нее всякие колдовские – это уж само собой. С их помощью она колдует. И злая, конечно же. Детей ест. И не только детей. Вообще живые люди – ее любимое лакомство. А когда до живых добраться не может – обходится мертвечиной. Как та, кривая, с бельмом.

– Врешь ты все! – не выдерживал Васек, ревновавший к успеху товарища. – Чем докажешь?

Андрейка выхватывал из кармана что-то белое, ссохшееся, пятипалое и, тыча страшным предметом в ребят, завывал:

– Это рука мертвеца! Ведьма ее обронила, а я подобрал!

Перепуганные мальчишки с визгом просачивались сквозь прутья решетки, и бросались бежать с чердака вниз по лестнице, и только во дворе приходили в себя.

– Никакая это не мертвецкая рука, а куриная лапа, – предпринимал Васек попытку бросить тень на Андрейкины страшилки. Но Котя ему не верил. Он мог бы поклясться, что собственными глазами видел фрагмент человеческого скелета. На следующий день мальчик снова крал у отца папиросы и шел с приятелями на чердак, чтобы получить очередную порцию леденящего душу ужаса. Мама не одобряла таких походов и ходила ругаться к отцу Андрейки, но прапорщик Иванов только отмахивался. Пацанва, мол, что с них возьмешь. Он и сам в их возрасте беспризорничал, спал в канализационных трубах и нюхал марафет. А нынешние дети одеты, обуты, сыты и всего лишь курят папиросы. И что в этом плохого? Пусть ребятишки легкие развивают – здоровее будут. Но маму беспокоило вовсе не курение дворовых мальчишек. После походов на чердак Котя плохо спал и боялся один оставаться в их тесной барачной комнате. И когда семья уезжала из гарнизона, мама даже радовалась, что Котя больше не будет слушать Андрейкины истории.

Котя помнил поезд, на котором они ехали в Москву. Гудящая и ревущая махина днем и ночью стучала колесами через заснеженный лес, и мальчик прижимался носом к обледеневшему окну и, сделав дыханием глазок, не отрываясь, смотрел на бегущие мимо деревья, одетые в белые шапки и пушистые снежные воротники. Детскую душу томило ожидание чего-то прекрасного, которое непременно должно было случиться в самой замечательной на свете столице нашей родины. Когда Котю укладывали спать в узком купе и думали, что он заснул, мама горестно говорила:

– Ну и кому, Леш, была нужна твоя бравада? До увольнения в запас оставалось всего ничего! Тебе обязательно надо было напиваться и бить по лицу полковника Тищенко? Разве ты не знал, что выгонят из армии без выходного пособия?

– Молчи, женщина! – сдвигал папа к переносице густые брови, угрожающе сжимая кулак. – Твой номер шестнадцатый! Может, я специально дал ему в морду, потому как всегда хотел жить на гражданке! Я столяром-краснодеревщиком, может быть, устроюсь!

Котя знал вспыльчивый, но отходчивый характер отца, из-за которого сыну часто доставалось ремня, зато потом перепадали твердые, как камень, карамельки в прилипших намертво бумажках. Их нужно было долго лизать, отмачивая, чтобы добраться до конфеты.

– В гарнизоне хоть крыша над головой была, – скорбно тянула мама. – Теперь ни жилья, ни работы.

– Не дрейфь, Наташка! Прорвемся! – широко улыбался отец, и лицо его становилось почти что красивым. – Что-то душно здесь. Пойду в вагон-ресторан, освежусь.

Он возвращался, когда Котя уже почти спал, и, сопя и всхрапывая, лез с поцелуями к маме. Дородная тетка на верхней полке начинала ворочаться, кряхтеть и недовольно бормотать, что хоть бы мальчонки своего постеснялись. И только в последнюю ночь отец не забрался на мамину полку, а подхватил сонного сына на руки и прижал к своей жесткой колючей груди в синей олимпийке.

От отца пахло водкой и папиросами, и Котя очень не любил этот запах. Это был запах тревоги и ссор. Его всегда сопровождали мамины слезы и перекошенный злобой рот отца, который выкрикивал страшные ругательства, проклиная военное училище, в которое его запихнула дура-мать, хотя он всегда мечтал реставрировать старую мебель. Сейчас же отец, хоть и пах табачным дымом и водкой, специальным шуточным басом говорил Коте в сонное ухо: «Ну что, Кот? Ты готов к знакомству с бабушкой? О-го-го, брат, что это за женщина! Гранит! Бетон! Не-ет! Она не из плоти и крови, как мы с тобой! Она из железа! Она революцию делала!»

Котя окончательно проснулся и залился безудержным смехом – ему казалось, что грозный папин голос никак не вяжется с добрым словом «бабушка». Своих бабушек он не видел. Мамина мама жила где-то очень далеко и внука ни разу не навестила, а вот к мальчишкам в военный городок бабушки приезжали довольно часто. Все они были приветливые, угощали дворовых ребят печеньем и дарили внучатам подарки. И Котя, сойдя с поезда, с волнением и тайной радостью ждал встречи со своей собственной бабушкой, выбрасывая из кармана мелкий мусор и расчищая место под дары, которыми его вот-вот осыплют.