Николай Леонов - Ценник для генерала

— А Носков, значит, и не стал бороться за вас? — осторожно спросил Гуров.

— Кто ж его знает? Я в последние дни думала только о том, что вот скрипнет калитка, откроется дверь и войдет Володя. Что задержится хоть на денек, прежде чем ехать домой. Где-то очень глубоко мне сделалось больно от того, что он так и не зашел попрощаться. Я и ждала, и боялась этого. Но он так и не появился.

— А почему боялись?

Ольга посмотрела на Гурова, опустила глаза и стала теребить полотенце, висевшее на ее плече.

Потом она, видимо, решилась и ответила:

— Не удержалась бы. Наверное, вы меня поймете. Столько лет одна, а тут молодой красивый парень. Да еще…

«Все ясно, — подумал Лев Иванович. — Она боялась, что сама ляжет к нему в постель, а он все равно уедет и не вернется. Появится еще одна ошибка в жизни, новая зарубка на сердце, которая будет ныть до старости. Хотя, видимо, так оно и вышло».

— Ребята мне рассказывали, что Носков хотел Рыбникова побить перед отъездом.

Ольга не отреагировала на эти слова Гурова, думая о чем-то другом. Надо было решаться на что-то. Не вспугнуть бы ее, не сломать этот наладившийся контакт.

— Они, кстати, так и не верят, что Рыбникова мог убить Носков, — решился сыщик бросить фразу.

— Да, — Ольга махнула рукой. — Коля парень хороший, но были и у него свои тараканы в голове. Говорил он много, а когда до дела доходило, сразу пасовал. И с собой меня не взял в свою Украину тогда, и Володю побить не решился. Думаете, что за тридцать лет он стал решительнее? Нет, еще ленивее. Он ведь даже не захотел со мной увидеться. Старая любовь!..

То, что Крячко до сих пор не позвонил, было удивительно. Гуров старался гнать от себя мысли о том, что негодяи, пока, к сожалению, неизвестные, могли и со Стасом расправиться точно так же, как и с той оперативно-следственной группой, которая погибла на трассе. Вечером Лев Иванович вернулся в дом Ольги из Пинска, где для видимости побеседовал с офицерами, когда-то служившими в этой воинской части. Вот уже три дня он ходил в музей, надеясь увидеть там Крячко.

Глупо и непонятно. Почему преступники с таким маниакальным упорством стараются не подпускать к делу Рыбникова российскую полицию? И как долго они будут этим заниматься? Ведь в этом кровавом занятии нет абсолютно никакой логики. Понятно, что это групповое убийство нужно было для демонстрации чего-то. Гуров догадывался, чего именно. Кто-то очень хотел подчеркнуть, что причина убийства Рыбникова лежит только здесь, и нигде больше.

Утром уехали Мухин и Богомазов. Гуров остался один в летней кухне и вздохнул свободнее. Теперь не надо было пить каждый вечер, ломать комедию и играть в писателя. Да и с Ольгой можно спокойно беседовать за чаем на любые темы. Она, кажется, прониклась каким-то странным уважением к неожиданному гостю.

Он на всякий случай рассказал ей о Марии. Полковнику почему-то не хотелось, чтобы в женской голове на старости лет забродили нелепые мысли о том, что этот московский гость вдруг воспылает страстью к деревенской жизни или, наоборот, решит осчастливить белорусскую крестьянку и возьмет ее к себе в столицу. Причин ожидать таких изменений в отношениях с Ольгой у него вроде бы не было, но и рисковать не хотелось.

Сыщик решил, что через пару деньков ему придется съезжать из Оброво и перебираться в Пинск. Вся его работа будет проходить там, потому что почти все ветераны воинской части разъехались, а следствие ведут местные службы. Да и Крячко надо найти. С ним легче встретиться, живя в Пинске, а не в деревне, расположенной в нескольких десятках километров от него.

Гуров хотел было вернуться в летнюю кухню, потом передумал и уселся на лавку под яблоней. Уж очень душистый тут воздух в конце сентября. Он потянулся, сорвал с нижней ветки темно-красную орловку, потер в ладонях и с хрустом откусил.

«Надо позвонить Маше, — решил Гуров. — Еще нет и одиннадцати. Вот и пусть думает, что я тут вовремя ложусь спать, не переутомляюсь и вообще веду скромный образ жизни. Ведь когда я уезжал в командировку, то сказал ей, что отправляюсь на конференцию по обмену опытом с белорусскими товарищами».

Звук автомобильного мотора сначала не привлек внимания сыщика. Проехала машина, ну и ладно. Она даже, кажется, остановилась где-то рядом. Сыщик уже достал мобильный телефон, чтобы позвонить жене, как вдруг его внимание привлек шум иного рода. Резкие грубые возгласы перемежались с тонким женским голоском. А еще там кто-то постоянно топал ногами. Подобная суета в сознании полковника полиции сразу стала ассоциироваться с началом драки. Или с тем, что кто-то грубо приставал к женщине.

Здесь, в тихой белорусской деревне? Но этот вопрос быстро отошел на второй план. Его решительно отодвинула плечом привычка быть ответственным за все, что происходит вокруг. Десятки лет работы в полиции очень хорошо вырабатывают подобные привычки, если ты, конечно, служишь ради того, чтобы приносить пользу людям, а не ради карьеры, званий, высокой пенсии.

Гуров мгновенно оказался у калитки, отодвинул металлическую задвижку и выбежал на улицу. Слева у самого мостка стояла легковая машина. Кажется, «Лада» пятнадцатой модели. В свете включенных габаритных огней там происходило нечто очень даже нехорошее. Трое мужчин тащили куда-то женщину. Она отбивалась, пыталась закричать, но ей, кажется, зажимали рот.

Размышлять о том, что тут происходит, грабеж или насилие, Гуров не стал.

Он вышел на середину деревенской улицы, где его хорошо было видно, и гаркнул как можно громче:

— А ну, стоять всем на месте! Это полиция! Отпустить ее! Живо!

Рука сыщика дернулась было вдоль туловища влево, но это был не более чем рефлекс. Пистолета в кобуре на поясном ремне у него, естественно, не было. Как и самой кобуры, ни на поясе, ни под мышкой. Оружия он не имел, но главного добился. Полковник поубавил решимости субъектам, нападавшим на женщину. Теперь они будут думать, а не услышал ли еще кто-то этого громкого крика. Теперь важно не терять инициативу и продолжать давить на психику.

— Что за дела? Я приказал отпустить ее! — угрожающе рыкнул Гуров и смело пошел на трех мужчин, в руках которых извивалась худенькая молодая женщина.

— Разберись с ним, — не очень громко, но вполне внятно сказал один из мужчин.

Перед Гуровым мгновенно возник плечистый тип с выпяченным подбородком и лихорадочно блестящими глазами. Лев Иванович понял, что парень в запале, он уже не мог контролировать себя. Какой-то неизвестный правдолюбец помешал им совершить задуманное, когда цель была уже близка. Тут будешь, пожалуй, лихорадочно блестеть глазами и шевелить челюстью. Облом называется.

— Я предупреждаю, что вы оказываете неповиновение работнику… — Гуров не договорил.