Инна Бачинская - Ритуал прощения врага

— Господи! — кричала она, рыдая. — Почему я? За что? Я чуть не подохла на свалке! Лучше бы я там околела! Не хочу жить! Я не убивала этого подонка! Лучше бы я его убила!

И что тут прикажете делать? Шибаев принес из кухни стакан воды, протянул Ильинской. Она оттолкнула его руку, вода разлилась. Он отставил стакан, крепко взял ее за плечи и тряхнул. Говорят, при истерике помогает хорошая оплеуха, но Шибаев не стал это проверять. Вместо этого он притянул Ильинскую к себе, вытер ладонью ее слезы, пригладил волосы. Она отшатнулась, перестала рыдать и уставилась на него выпуклыми серо-зелеными глазищами.

— Кофе? — любезно предложил он.

Она мотнула головой и выкрикнула:

— Вы не представляете… он сходил с ума! Валера мне проходу не давал, это была не любовь, а наваждение! Стоял на коленях! А потом вдруг поднялся и ушел, не оглянувшись. Понимаете, сразу! Стряхнул меня как пыль! У людей это как маятник — любит, не любит, теплее, холоднее, тянется годами, а тут сразу! Встретил ее случайно и сошел с ума. Молодая, нахальная, стилист… всего-навсего! Он интеллектуал, эстет, аристократ, а она… никто! Неправильная речь, дешевые тряпки… мне рассказывали… но уже ждут ребенка. Дочку. Вы думаете, я стерва? Да отдам я ему это кольцо, господи! Отдам! Просто… он ведь мог попросить по-хорошему! Попросить, а не требовать, хватать за руки, грубить! Мог принести цветы… хотя бы. Вы знаете, как страшно остаться одной?

Она напряженно вглядывалась в его лицо, словно ожидая каких-то правильных слов и утешений.

— У нас гости не переводились, дверь не закрывалась ни днем, ни ночью, а теперь? Пусто! А я делаю вид, что у меня все в ажуре, меня на работе уже боятся, девчонки шарахаются. А тут еще этот… эта сволочь, убийца! Как будто мало мне было, так на тебе еще! На! Я валялась на куче мусора, подыхала и не могла понять, что случилось, где я… Макс облизывал мне лицо, а вокруг валялись мои вещи, и я, испачканная какой-то дрянью… мой белый плащ! Любимый! Что бы вы сделали на моем месте?

Он не ответил, и она сказала горячечно:

— Послушайте, я нанимаю вас! Слышите? Найдите убийцу! Плачу любые деньги! Согласны? Я хочу пожать ему руку!

Последнюю фразу она придумала только что, на ходу, и в этой фразе была бравада, беспомощная и жалкая. Ильинская не желала сдаваться и пыталась остаться хозяйкой положения, она была из тех, кто не умеет просить, а привык лишь приказывать. Она спряталась за громкую фразу, не желая признавать, что напугана.

Она напряженно всматривалась в его лицо, даже рот приоткрыла, как будто от его ответа зависело, как ей жить дальше. Рука Шибаева все еще лежала на ее плече. Он вдруг притянул ее к себе и поцеловал. Губы у нее были горячие и влажные. Она, издав не то вздох, не то всхлип, обняла его за шею…

Они целовались, и у него мелькнула мысль, что она ему даже не нравится и что останавливать истерику поцелуями все же приятнее, чем оплеухой. И еще он чувствовал ее неуверенность — она не знала, как поступить: оттолкнуть его или принять.

— Идем! — прошептала она наконец, отрываясь от него, поднялась и протянула ему руку.

Шибаев помедлил, и тогда Жанна прошептала умоляюще:

— Пожалуйста!

Для нее это было самоутверждением, доказательством собственной женской привлекательности и встряской. И он пошел за ней, внутренне ухмыляясь при мысли, что сказал бы Алик Дрючин о… о шашнях с подозреваемой. И еще о том, что живет монахом уже три месяца, с последнего визита соседки Али, которая все еще не теряет надежды прибрать его к рукам. Ильинская метнулась к окну и задернула штору. Стащила покрывало с кровати, швырнула его в кресло. Повернулась к Шибаеву, взглянула исподлобья и сказала:

— Меня зовут Жанна! Запомнишь?

Это было последним аккордом бунта в ее жизни, как он уже понял, последнее слово всегда оставалось за ней. Всегда, но не сейчас, когда он находился в ее спальне. Характер… характерец, однако.

«Дуреха!» — хотел ответить Шибаев, но промолчал, убрал рассыпавшиеся волосы с ее лица и притянул к себе. Впился губами в ее рот, чувствуя, что теряет голову…

…Он ушел от Ильинской, когда за окном стояла ночь. В прихожей Жанна, в черном кружевном халатике, босая, не глядя ему в глаза, прошептала:

— Спасибо!

Похоже, она не знала, как держать себя с ним. Возможно, жалела о своем порыве. И кто они теперь, она тоже не знала, — любовники, случайные знакомые или деловые партнеры. Но самооценку то, что произошло, ей повысило, она даже похорошела, и ее «спасибо» говорило о том же.

Шибаев ухмыльнулся и сказал:

— До свидания, Жанна. Я позвоню.

Он сбежал по лестнице, не желая торчать на площадке в ожидании лифта, подозревая, что она станет рассматривать его в глазок. Выскочил во двор, в мокрую серую морось. Придержал тяжелую металлическую дверь — ему пришло в голову, что можно вернуться обратно и… гори оно все синим пламенем! О ней никто не знает, и какое ему дело, кто замочил Плотникова? Пусть ищут, кому положено. У него даже в глазах потемнело, когда он представил себе, как возвращается, сдергивает с нее черный кружевной халатик…

И только мысль о ее изумлении остановила его, и еще то, что признавать его за равного она будет только тогда, когда диктовать станет он. Мужчина, который диктует, сломя голову не возвращается, он приходит — сильный, самоуверенный, спокойный — и берет. Шибаев ухмыльнулся, подумав, что его рассуждения о сильных мужчинах, которых уважают , созвучны рассуждениям адвоката Дрючина, тайно считавшего себя таковым, несмотря на хилую и костлявую конституцию. А еще напоминают рекламу продуктов для домашних любимцев: что-нибудь вроде «котов, которые понимают», «собак, которые предпочитают» и «хомяков, которые жить не могут без…».

Шибаев не спеша брел домой в раздумьях. Город, казалось, вымер, дождь уже прекратился, и в воздухе висела белесая пелена тумана, сгущавшаяся со стороны парка. Было тепло. Он шел и раздумывал — что же дальше? Ильинская заявила, что нанимает его, но он и сам знал, что докопаться до истины попытается в любом случае. Без ее просьб. Он спросил себя, верит ли ей, и не нашел ответа. Он вспомнил, как Джон Кальендо, его дружок из энвайпиди [3] NYPD — New York Police Department ( англ .) — Полицейский департамент Нью-Йорка. , что расшифровывается как нью-йоркский полицейский департамент, где Шибаев проходил практику вечность назад, когда еще подавал надежды и делал карьеру, повторял, подняв указательный палец для выразительности: «Возможность, орудие и мотив! И бери его, подлеца, за жабры, и запоет он тебе как по нотам».

Алиби у Ильинской нет, орудие было — нож, и она зачем-то выбросила его в реку — поступок иррациональный, но это с его, мужской точки зрения, а с их точки зрения, вполне вписывается в систему иррациональных взглядов и иррационального отношения к жизни. Мотив? Был! Еще какой!