Галина Романова - Незнакомка с тысячью лиц

– Зачем?

– Чтобы вой был страшнее! Там, в ведре-то, как эхо, жуть! – Ее плечи, завернутые в странные грязные одежды, содрогнулись. – Пока дошли, собачка-то преставилась. Мы назад пошли. А тут Ольке плохо. Побелела вся. Ну, возле уборной по щекам ее пощелкала, водичкой плеснула. Слышь, начальник… – Ее локоть, вынырнув из тряпья, встал на перекладину спинки кровати. – Не верю я, что Олька-то пырнула профессора. Дурь какая-то! Она от собачки в обморок чуть не грохнулась, а тут живого человека ножом! Да и подружились они в последние дни.

– Подружились? Как это? Что могло их связывать?

– Ой, не знаю! – Ее вялая, как мокрая вата, нижняя губа недоверчиво вывернулась. – Он за ней сходит, в гости позовет, она к нему и идет. Кофе все профессор ей варил. Запа-а-ах… И разговоры говорили.

– Какие разговоры?

– Откуда же мне знать-то! – возмутилась женщина, но не очень уверенно.

И Макаров прицепился:

– Ну, может, слышно было, стены-то тут… – Он постучал в стену костяшкой пальца и удивился странной, почти бетонной твердости. – Шаги вот, опять же, невидимого жильца вы слыхали. Так о чем они подолгу говорили?

– Ой, да ерунда какая-то, – махнула рукой женщина и тут же принялась оправдываться: – Я несколько раз поднималась, чтобы зебров-то этих усмирить. Нет, ну скачут, что в тех джунглях! Того и гляди, на башку мне свалятся! Ну и слыхала, как профессор что-то Ольке рассказывал про клады какие-то, про чертежи, про исторические документы. Так, ахинея какая-то. Но он прямо захлебывался. И один раз даже кричал про какой-то прорыв. Я уж перепугалась, думала, отоплению кирдык. У Ольки спросила, чего, говорю, профессор орал про порыв? А она смеется, это, говорит, он про прорыв в науке. Так что… Ничего там интересного в тех разговорах, одна наука.

Мельников все записал. Попросил позвонить, если что станет известно. Попрощался и вышел из комнаты. Подошел к двери Ольги, подергал – заперто. И начал медленно подниматься на второй этаж.

Семейство Зотовых покинуло жилище, стало быть, туда не стоило и соваться. Профессорская дверь была опечатана. Дверь комнаты рядом с Зотовыми оказалась тоже заперта. На стук никто не отозвался. Недолго думая, Макаров присел перед замком профессорской двери. И после недолгих манипуляций отмычками в старом замке дверь отпер. Он осторожно оторвал бумажку с пломбой, прилепил ее к притолоке и вошел в комнату, в которой сегодня рано утром был обнаружен труп пожилого человека.

Опрятная комната, в которой пахнет кофе, чей аромат слегка забивает запах старости и лекарств. У входа узкий диванчик, у стола – огромный письменный стол с распахнутой на середине книгой. Страницы придавлены старой лупой. Вдоль стены стеллажи с книгами и старыми альбомами, громоздкими и пыльными. На полу – очерченный силуэт покойника, засохшие кляксы крови.

Макаров подошел к окну. Поглядел на многоэтажку, до которой, казалось, можно было дотянуться. Внимательно осмотрел окна. Никто в них не маячил. Ни у кого не вызывал интерес старый дом с неожиданно поселившимися в нем людьми. Он вернулся к стеллажам, прошелся вдоль них, внимательно рассматривая корешки книг, альбомы. Какие-то часто доставались, какие-то не трогали с места очень давно, и они покрылись плотным серым слоем пыли.

Он прошелся слева направо и справа налево еще пару раз, пока наконец не остановился посередине и не понял, что привлекло его взгляд и обеспокоило.

Средний стеллаж, четвертая полка снизу. Ровный ряд книжных корешков в этом месте был нарушен и имел крохотный зазор. Макаров сунул в щель ладонь ребром и шевельнул. Книги подались влево и вправо, освобождая место еще для одного фолианта. Он сто процентов тут стоял когда-то, теперь его не было. И сверху в этом месте книги были лишены пыльного налета, присутствующего левее и правее. Стало быть, сверху тоже что-то лежало в этом месте. Лежало и исчезло…

– Ничего не было изъято, о чем ты! – рассердился полковник, когда Макаров поделился с ним своими наблюдениями. – Я бы тебе сказал.

– Не хватает одной книги. И чего-то, что лежало сверху. Пыль отсутствует на ширину приблизительно сорока-пятидесяти сантиметров.

– Хм-мм, и что это может быть?

– Надо спросить подследственную. Со слов соседки, она в последние дни сильно сблизилась с погибшим. Он приглашал ее к себе в гости, и они подолгу говорили о чем-то.

– О чем?

– Соседка слышала о каком-то прорыве в науке. Точно сказать может только Николаева.

– Не говорит! – пожаловался полковник. – Психиатр считает, что у нее глубокая депрессия. Требует госпитализации.

– Ух ты! А он не считает, что глубокая депрессия – это следствие потрясения от предъявляемого ей обвинения в убийстве? Или наоборот? Убийство явилось следствием депрессии?

– Умный, да? – передразнил его полковник. – Если бы наши психиатры могли так точно распознавать, то нам с тобой не хрена было бы делать, умник!

– Так точно, – вздохнул Макаров. – Но в том, что из комнаты профессора что-то пропало, сомнений нет. Может, он сам отдал при жизни. Может, это пропало в момент его смерти…

– У подозреваемой ничего такого не было найдено, – проворчал Семен Константинович. – Ничего, кроме окровавленного спортивного костюма. Нет, книги какие-то у нее были, но, думаю, они никакого отношения к библиотеке Агапова не имеют.

– Семен Константинович, а кому вообще пришла в голову мысль заселить это убогое строение? Там даже горячей воды нет! Пол под ногами стонет!

– Умник, – кашлянул полковник. – Когда выбор стоит оставить людей под открытым небом или заселить без горячей воды, как думаешь, куда стрелка весов склоняется? Ладно… Я тебе на электронку сбросил адрес одного товарища Агапова. Навести между делом. Ну, а про то, кому пришла в голову идея поселить людей в этом месте, попытаюсь разузнать. Пришлю сообщение.

– А что там с прошлым этой Николаевой? Запрос послали? Она ведь не местная?

– С чего ты взял?

– Была бы местная, кто-нибудь из родственников непременно ее приютил бы после пожара в общежитии, – резонно рассудил Макаров. – А она здесь. И с убитой собакой не все понятно.

– Что ты хочешь сказать?

– Как-то заморочено. Убили собаку в доме, получается. А потом зачем-то перетащили к парадному крыльцу. Зачем?

– Кто их, хулиганов, поймет? Идиоты! – фыркнул полковник и, простившись, пообещал не затягивать с сообщением.

«Нет, – думал Макаров, медленно обходя старый дом по периметру. – Убийство собаки – не хулиганская выходка. Это акт устрашения! Кого-то хотели напугать. Скорее всего, Николаеву, – она едва в обморок не грохнулась, увидев бедное животное. И наутро, ребята говорят, едва на ногах устояла, когда из подъезда вышла на улицу.

Что-то кроется за всем этим. Что-то нехорошее. Какой-то гадкий намек…»