Татьяна Коган - Человек без сердца

Лиза подавила желание немедленно схватить лом и долбить дверь до победного. Ее мелко потряхивало от избытка энергии, челюсти непроизвольно сжимались, мозг работал четко и трезво. Состояние походило на то, когда понюхаешь дорожку кокаина или выпьешь лошадиную порцию кофе. Лиза уже не помнила, когда чувствовала столь неестественную бодрость. Бездеятельность мучила ее, но еще мучительней была мысль о возможной неудаче. Слишком долго пришлось ждать, когда убийца допустит оплошность. И теперь Лизина жизнь зависела от ее самообладания.

Какое-то время она ходила из угла в угол, отсчитывая секунды. Затем села на пол и вперила взгляд в щель под дверью. Яркая полоска света постепенно тускнела и в какой-то момент стала совсем темной. Кромешная мгла окутала комнату. Лиза поднялась на ноги, нащупала узкую прорезь между дверью и косяком, просунула в нее острый конец прута и принялась медленно поворачивать его из стороны в сторону.

Дерево скрипело и сыпало под ноги труху. Острые щепки царапали кожу, перенапряженные кисти болели, а поясницу ломило. Но Лиза не останавливалась.

Минуло около часа, прежде чем дверь расшаталась настолько, что стал виден засов. Серый сумрак, хлынувший в расширенные щели, разбавил темноту помещения. Лиза протолкнула прут под засов и начала с остервенением молотить по нему.

Раздался скрежет, что-то тяжелое с лязгом упало на пол. Дверь распахнулась, и в лицо ударила светлая, звездная ночь.

Лиза на мгновение замерла, задохнувшись от избытка чувств, и рванула вперед. Входную дверь проверять не стала — наверняка тоже закрыта. Разбила окно и полезла наружу, не выпуская из рук железный прут и не замечая, что торчащие осколки стекла оставляют на ее теле глубокие порезы.

Босые ноги коснулись теплой и влажной почвы. Упоительно чистый воздух наполнил легкие. Ощущение было столь же прекрасно, сколь и пугающе. За долгий срок взаперти пленница отвыкла и от мягкости травы, и от свежести открытых пространств, и от высоты безоблачного ночного неба. Окружающий мир казался нереальной картинкой, нарисованной детским художником, — слишком безупречной, чтобы быть правдой. Лиза сжала губы, прогоняя неуместную сентиментальность, огляделась и побежала к калитке.

Едва сделала первый шаг, сзади послышалось угрожающее рычание. Лиза обернулась. В метре от нее стояла, оскалившись, огромная овчарка. Свирепые черные глаза взирали на беглянку с устрашающей решимостью. Жуткая тварь не собиралась дать ей уйти. Лиза сжала прут двумя руками и, сощурившись, посмотрела на собаку.

— Если ты нападешь, сука, я тебя убью.

Овчарка издала низкий рык и приблизилась на полшажка. Лиза отступила на полшага назад, держа прут перед собой и не сводя глаз с овчарки. Та не отреагировала на движение, поэтому Лиза отступила еще на шаг. В ту же секунду овчарка кинулась прямо на нее. Лиза была готова к атаке, отчаяние и злость придали ей силы и ловкости. Она отпрыгнула в сторону и что есть мочи ударила собаку. Овчарку отбросило в сторону, и за пару секунд, что она поднималась на лапы, Лиза успела добежать до калитки и вывалиться наружу.

Широкая неасфальтированная улица была пустынна. В окнах дома напротив горел свет. Лиза принялась долбить в железные ворота.

— Кто-нибудь! Пожалуйста! Помогите!

Дальше все произошло слишком быстро. По крайней мере, так показалось Лизе. Она улавливала лишь фрагменты происходящего, мелькавшие в ускоренном режиме.

Испуганное лицо пожилого усатого мужчины склоняется над ней и шевелит губами, что-то спрашивая. Вот еще чье-то лицо, женское, озадаченное. И еще одно, мужское, удивленное и заинтересованное. Кто-то громко говорит по телефону, очевидно, с полицией. Кто-то задает вопросы и даже получает ответы. Кто-то накидывает Лизе на плечи тонкий плед, и в тот момент она понимает, что все время была обнажена, но не испытывает по этому поводу никаких эмоций.

Лиза просит у кого-то мобильный и с третьей попытки набирает номер. Когда на том конце провода отвечают, она говорит:

— Пожалуйста, приезжай, — и тут же отдает трубку пожилому усатому мужчине, чтобы он продиктовал адрес и объяснил, как добраться.

Приезжают полиция и «Скорая». Лизе задают вопросы, уговаривают ее выпить какую-то жидкость, обрабатывают порезы и помогают забраться внутрь кареты «Скорой помощи». Лиза сопротивляется, она никуда не поедет, пока не дождется кого-то важного. Он вот-вот должен появиться. Медики настаивают и даже пробуют силой уложить ее на носилки, но встречают столь яростный отпор, что сдаются и отходят в сторону.

На улице людно и светло: фары машин включены. Все жители близлежащих домов сбежались на место происшествия.

Врач нервно интересуется у Лизы, когда наконец им разрешат приступить к их прямым обязанностям. Лиза отвечает, что скоро. Ведь она ждет кого-то очень важного. Он вот-вот должен появиться.

Похоже, медики настроены решительно. Двое санитаров берут Лизу под локти и волокут к машине. В этот момент рядом останавливается автомобиль, из которого выбегает высокий крепкий мужчина с взъерошенными волосами. Он бросается к Лизе, подхватывает ее на руки и ныряет в «Скорую».

Лиза улыбается, прижимаясь к мощным родным плечам, и сразу расслабляется. Силы покидают ее. Она плывет куда-то по мягким белым волнам и больше не испытывает страха перед неизвестностью.

Весь путь до больницы Макс не выпускает Лизу из рук.

Солнце садилось, его теплый золотой свет струился над дорогой, автомобиль мчался вперед, безжалостно разрезая дрожащее закатное полотно. В окна врывался горячий ветер, свистел, трепал волосы. Джек уверенно сжимал руль и медленно давил на педаль газа, увеличивая скорость. Он ехал наугад, не имея конкретной цели, — дорога и была самой целью.

Он не испытал ликующего восторга, когда открыл глаза и снова увидел мир. Не разрыдался от избытка эмоций, не выдохнул с облегчением. В тот самый миг, когда зрение вернулось, Джек понял: именно так и должно быть. Все частицы пазла сложились простым и естественным образом, и картинка возникла из небытия — такой, какой задумывалась изначально. И не было в этом ни чуда, ни удачи — лишь закономерность. Любая материя рано или поздно принимает самую комфортную для нее форму. Джек снова обрел себя, став тем, кем всегда являлся. Все наносное, неправильное, чуждое отвалилось сухой шелухой.

Нет. Он не ощущал счастья. Счастье слишком поверхностное, слишком легкомысленное состояние. То, что он чувствовал, было по-настоящему велико…

Бинты сняли спустя сутки после операции. Еще сутки пациента продержали в клинике, на всякий случай. И сегодня после обеда доктор Вангенхайм сообщил, что в пребывании в стационаре больше нет надобности.