Ольга Володарская - Мемуары мертвого незнакомца

— Работы непочатый край! Но думаю успеть.

— Тетя Роза, стукните там соседям снизу, пожалуйста.

Дверь в закусочную находилась аккурат под ее балконом (окна же выходили на улицу, а не во двор). Все годы, что Дато знал соседку, она, если желала хачапури, брала свою клюшку и колотила по двери, вызывая продавца. Тот выглядывал, спрашивал, сколько ей хачапури. Она отвечала. Через некоторое время он выносил их в пакете. Тетя Роза опускала свою клюшку ручкой вниз. Продавец вешал на нее пакет с выпечкой. Она кидала ему деньги.

— Некогда мне, — отмахнулась от Дато соседка.

— Пожалуйста…

— А на похороны мои придешь?

— Обязательно. Только надеюсь, они состоятся не так скоро, как вы думаете.

— Как сказала, так и будет. Помру завтра. Вот и считай, когда похороны. Придешь?

— Хорошо.

— Розы мне на могилу положишь? А то родственнички поскупятся. Гвоздик принесут. А я терпеть их не могу. Розы обожаю. Знаешь, такие желтые с зеленцой.

— Обещаю.

— Тогда ладно… — Она поднялась со стула, взяла свою клюку и заколотила ею по двери.

Через несколько секунд из-за нее показалась полная краснощекая женщина.

— Здравствуйте, — приветствовал ее Дато. — Извините за беспокойство. Можно нам хачапури? Шесть штук. — Он вынул из кармана купюру достоинством десять лари. — Сдачи не надо.

Женщина кивнула и скрылась за дверью. Вскоре она получила денежку, а Дато хачапури.

Они были горячими и ароматными. Обжигаясь, Дато откусил от одного. Вкуснятина!

Он вернулся в квартиру. Выложил хачапури на тарелку. Налил себе вина. Взглядом спросил у других, будут ли они, те отказались.

— Почему они такие вкусные здесь? — пробормотала Маша, вгрызаясь в хачапури. — Я постоянно покупаю в Москве подобное печево. Ладно в пирожковых да уличных палатках нет нормальных хачапури. Но я ходила в грузинские рестораны. И там все какое-то не такое. Похоже, но не то.

— Я тоже это замечал, — согласился с ней Дато.

— Дело в воде, — изрек Зураб со знанием дела. — Даже фрицы поразились, какая она у нас вкусная. Поэтому пиво, что они здесь выпускают, лучше родного немецкого. — Он взял тетрадь, оставленную Машей, и принялся за чтение: — «Наконец, меня стали воспринимать всерьез. Меня наняли в качестве снайпера, не посмотрев на возраст. Оно и понятно. Первое, сейчас в Абхазии очень жарко, боевые действия ведутся повсеместно. А второе, я себя зарекомендовал как стрелок, бьющий без промаха. Реально ни разу не промахнулся. Каждая пуля, выпущенная из моей винтовки, попадает в цель. Воюю против своих. За абхазов. Мне все равно в кого стрелять. Я бесстрастен. Беспокоит то, что не имею паспорта. Надо достать…» — Зураб плюнул на палец и перевернул страницу. — Склеились. Похоже, этот дневник побывал во множестве передряг. Гио не расставался с ним.

— Вот и спрятал, как самое ценное, отдельно от остальных вещей. Читай дальше.

— «Мне восемнадцать! Но это только по документам. Я сделал фальшивый паспорт и попросил поставить в нем другую дату рождения. Мне восемнадцать, и я могу воевать легально. Подписал официальный контракт с армией Азербайджана и уехал в Нагорный Карабах…» — Зураб перевернул страницу, бегло пробежал по ней глазами. — Я не буду подряд читать, хорошо? Иначе мы до утра не закончим. Так… Воюет, воюет… Жертв своих уже не считает. Боится сбиться. Да и незачем. Это как секс, пишет. Первый запоминаешь на всю жизнь, возможно, второй, потому что получился удачнее первого, а потом уже им занимаешься, и все, отложится еще разве один эпизод, самый яркий. Я не забуду старуху, чабана Зураба и урода по кличке Бык. Я убил его с удовольствием. Единственного из многих. Бык был огромным, тупым мужиком, как мне кажется, не совсем нормальным психически. Он не знал элементарных вещей, например, что Земля вращается вокруг Солнца, а кит — млекопитающее, поэтому не мечет икру (он мечтал взглянуть на нее, прикидывал, насколько она огромна). Он был бесстрашен именно в силу своей глупости. Но командирам все равно, почему солдат хорошо воюет, главное — результат. Бык считался одним из лучших бойцов нашего подразделения. Поэтому ему прощалась «маленькая слабость», а именно половая невоздержанность. Он постоянно желал секса и мог заниматься им с кем угодно. То есть не только с женщинами, но и с мужчинами и даже с животными. Но больше всего он любил мальчиков. Хрупких, белокожих. Таких, как я… Я давно заметил, что он посматривает на меня с вожделением. Но старался не обращать на это внимания. Ни к кому из бойцов он ни разу не пристал, предпочитал пользоваться услугами платных парней (таких всегда можно найти даже в мусульманской стране — даже легче, чем девушек). Иногда брал кого-то силой. Подстерегал паренька или девушку где-нибудь у ручья или в лесу, налетал сзади, легонько бил по шее, чтоб жертва потеряла сознание и его внешность не запомнила. До поры это ему сходило с рук. Но как-то девушка умудрилась его исцарапать перед тем как отключиться. Отец ее потом по окрестностям с ружьем ходил, искал мужчину с отметинами. Командир Быку лично в морду дал. Оштрафовал к тому же. А потом отправил на другую точку. Терять такого бойца было жаль. Бык присмирел после этого. Когда мы туда подтянулись, он клялся, что вообще никого не поимел за неделю. Вот только ночью я просыпаюсь от того, что меня за член трогают. Да не через ткань. Ширинка расстегнута, а в ней рука мужская. Я напрягся. И тут слышу шепот Быка: «Тихо, я не сделаю тебе больно, если не станешь дергаться… Тебе даже понравится, обещаю!» Я хотел ему головой в нос дать, да чувствую у горла нож. Знал, скотина, что меня ударом по шее не вырубишь. В палатке нас было трое: он, я и еще один боец. Я отвечаю Быку тихонько: «Давай уйдем отсюда, чтобы нам никто не помешал. Ты давно мне нравишься. Я все ждал от тебя действий…» Он аж захрюкал от радости. Мы покинули палатку. Нас никто не видел. Даже дозорные — мы знали, какой путь выбрать. Отошли от лагеря. Остановились у небольшого водопада. Бык сразу полез ко мне. Я подпустил его на достаточное расстояние, затем выхватил нож и вонзил его в грудь этой паскуды…»

Маша поперхнулась хачапури. Схватила стакан с водой, сделала большой глоток. И выдохнула с облегчением.

— «Перебрался в Чечню, — продолжил чтение Зура, убедившись, что с Машей все в порядке. — Воюю за русских. Они хорошо платят. Но это неофициально. У меня грузинский паспорт и нет военного билета. Зато получаю наличкой, да в долларах, а не как бойцы российской армии — рублями по безналу после окончания срока контракта. Больше половины бойцов — дети. Не по возрасту, им всем больше восемнадцати, а я начал воевать в шестнадцать. Эти русские солдатики глупы, наивны, плохо обучены. Даже те, кого послали сюда не по приказу, практически ничего не умеют. Они подписали контракты в надежде получить много денег, не понимая толком, в какой ад попадут. Офицеры другие. Этих не зря натаскивали в училищах и академиях. Военное дело знают хорошо. Но много пьют и воруют. Один такой, вечно хмельной, послал меня и еще четверых в разведку в ту местность, на которую российская авиация собиралась совершить налет. В итоге мы попали под бомбовый обстрел. Один погиб на месте. Остальных контузило. «Тепленькими» нас взяли в плен.