Татьяна Коган - Мир, где все наоборот

Егор после его слов мгновенно расслабился. Как будто вдруг понял, что бояться ему нечего, что он именно тот, кто здесь нужен. Это было необычное, очень приятное ощущение: он едва не зажмурился от удовольствия.

– А знаете что? Давайте я вам проведу экскурсию по гимназии? Чтобы вы прониклись, так сказать. Это ведь не одностороннее собеседование. Изучают не только вас, но и вы – потенциальное место работы. Симпатия должна быть взаимной. – Директор встал и открыл дверь, приглашая следовать за ним.

Много интервью было в жизни Егора, но то, что происходило в гимназии, напоминало скорее волшебный сон, в который верилось с трудом. Разве могло в одном месте быть столько достоинств? Егор не отрицал вероятность существования подобный утопии, но чтобы он сам стал ее частью – это было из ряда фантастики. Когда директор заявил, что с понедельника Егор может приступать к работе, парень только глупо улыбнулся и кивнул.

До самого вечера он гулял по городу, задыхаясь от восторга. Вот ведь как бывает! Он почти отчаялся, почти уверовал в то, что не достоин счастья. Сколько раз он молил небо послать ему хотя бы ничтожный знак. Он бы разглядел его. Непременно разглядел. Но небо молчало, неудачи сыпались одна за другой, и сложно было противостоять их враждебному напору. Воистину в самый темный час загораются самые яркие звезды. Егор получил шанс, о котором не смел даже мечтать. На долю секунды сердце сдавил холодный колючий страх: а вдруг случится что-то непредвиденное? Нет. Ничего ужасного не произойдет. Никогда прежде Егор не был так уверен в своих силах. Попадись ему в тот момент зеркало, он удивился бы своему отражению. Он словно бы вырос, возмужал. Плечи расправились, шаг стал тверже.

Наступила ночь, а Егор все бродил по улицам, не ведая усталости. Начал накрапывать дождик, добавил умиротворения суетливому городу. Домой Егор решил добраться пешком – до него всего час быстрым шагом. Парень остановился у пешеходного перехода, ожидая, когда загорится зеленый. Мокрый асфальт вспыхивал под фарами проезжающих автомобилей и гас, растворяясь в хмуром сумраке. Похолодало. Егор застегнул куртку. Когда зажегся зеленый сигнал светофора, двинулся вперед. А дальше – резкая боль. И темнота…

– Ты сегодня чрезмерно задумчивый, – недовольно заметила Змейка, разминая затекшие ноги.

– Я всегда такой, – отозвался Егор.

– Не перестаю этому удивляться. Хочешь еще чаю? – девушка налила из крана воды и включила чайник.

– Нет, спасибо. Не хочется.

– А чего тебе хочется, скажи? – Змейка села напротив, явно намереваясь добиться ответа.

– Ничего не хочу.

– Так не бывает.

Парень вздохнул. Еще как бывает. Что бы там ни говорили о безграничных ресурсах воли, любой человек имеет предел. Как объяснить подруге, что своего предела он уже достиг? Не поймет. Опять начнет знакомую песню про позитивное мышление. Не хотелось обижать Змейку: она так верила в свои слова, с таким трепетом их проповедовала. Только Егору уже ничего не поможет. Он сдался. И не было в этом пафосного трагизма – всего лишь принятие жизни такой, какая она есть – со всеми победами и поражениями. Он устал бороться. Борьба хороша, когда победа вероятна. Если же печальный исход дела предопределен, даже стойкий воин сложит оружие. Воином Егор никогда не являлся, и все же сражался до последнего. Пока что-то не щелкнуло внутри…

Боль разливалась по телу кипящей волной. Он лежал на чем-то твердом – таком твердом, что ломило кости, – и медленно плавился. Жар заполнял каждую клетку, иссушая все мысли, кроме одной: горячо, как же горячо, пожалуйста, кто-нибудь, помогите! Но никто не приходил на помощь. Егор собрал последние силы и закричал. Он кричал так, словно умирает. Потому что он действительно умирал.

Очнулся он уже в больнице. С многочисленными переломами и сотрясением мозга. Первые несколько дней ничего не соображал, напичканный обезболивающими. Лежал в общей палате, где было шумно и душно и без конца раздавались чьи-то громкие стоны. В те редкие моменты, когда сознание возвращалось, Егор маялся от тревожного предчувствия. Ему казалось, что он забыл нечто важное. Напрягал память, пока голова не начинала раскалываться, но так ничего и не вспоминал. Беспокойство росло и крепло, пока не превратилось в сущий кошмар. Больной метался на кровати и бредил, заставляя нервничать молоденьких медсестер.

Память прояснилась через неделю после аварии. Егор лежал в койке, разглядывая в окне унылую стену больничного корпуса, и внезапно понял, что ему не давало покоя. Несколько дней назад он должен был выйти на работу своей мечты. Но не вышел. И даже не позвонил с объяснениями.

Сейчас Егор уже без содрогания оглядывался на тот кошмарный период. Когда сломаешься, перестаешь чувствовать боль. Но тогда… Тогда он испытывал муку страшную. Как он только с ума не сошел!

Егор помнил минуту, когда окончательно опустил руки. Всего несколько фраз, итог судебного разбирательства. Адвокат ответчика повернул все таким образом, что виноватым получался Егор. Якобы он пытался покончить с собой и бросился под колеса. Даже свидетели нашлись, целых трое. Все как один твердили заученную ложь. Егора раздавили не только физически, но и морально. Он сделал последний шаг и переступил черту, за которой начиналось отчаяние. Он больше не собирался тягаться с миром. Мир был сильнее.

Удивительно, но едва Егор признал свое поражение, ему стало легче. После чудовищного напряжения это казалось почти блаженством.

Однажды в больницу явился виновник аварии. Должно быть, его терзало раскаяние: он приходил с завидной регулярностью, приносил продукты и даже выхлопотал для него отдельную палату. Егор безучастно следил за ним, не испытывая ни обиды, ни злости. Лелеял новорожденное равнодушие бережно и самозабвенно…

– Не бывает так, чтобы человек ничего не хотел, – повторила Змейка. – Это лицемерие. Желания есть всегда. Чего ты хочешь?

Егор вздохнул:

– Надеешься, что мой ответ изменится, если ты несколько раз задашь один и тот же вопрос?

– Надеюсь, что ты хотя бы задумаешься.

– Зачем? С моей жизнью все ясно.

Девушка всплеснула руками, подняла глаза к потолку.

– Ничего никогда не ясно ни с чьей жизнью! Ты повесил на себя ярлык неудачника и упорно следуешь ему. Ладно, бог с тобой. Если тебе нравится придумывать себе амплуа и придерживаться его, почему бы не заменить теперешнее на что-то более привлекательное?

Егор внимательно смотрел на Змейку, и в груди разливалось теплое, трогательное чувство. Необычная она девушка. Иной раз глянешь на человека – и сразу все о нем понимаешь. А порой – смотри не смотри – ничего не поймешь. Змейка была худенькая, росточку небольшого, одевалась как подросток. Лицо ясное, юное – в первые минуты знакомства Егор дал ей не больше восемнадцати. Однако теперь подозревал, что подруга куда старше, чем кажется. На вопрос о возрасте Змейка загадочно улыбалась. В такие моменты Егор был готов поклясться, что ей все тридцать.