Уилл Фергюсон - 419

Трубный глас. Суета в дальнем дворе. Сам эмир пробирался из дворца в мечеть — еженедельная прогулка по людному двору, черный тюрбан плывет над толпою. О появлении эмира возвестила пушка — одинокий гулкий залп. Свита, стражники в алых тюрбанах, распихивали людей у него с дороги, а эмир складывал руки, принимал пожелания доброго здравия и долголетия, терпеливо кивал торопливым повествованиям о личных делах неотложного свойства, благосклонно улыбался. На один миг безумия ей захотелось пробиться сквозь давку, кинуться эмиру в ноги, просить милости; но толпа чересчур плотна, а она слишком ослабела. Скопище верующих потекло со двора в мечеть, а она снова пристроила канистру на голове и зашагала дальше.

Где пятничные молитвы, там и пятничные уроки. На школьном дворе в Старом городе мальчишки в летних рубашках и шортах и девочки в длинных, безукоризненно чистых платьях собрались под ближайшим деревом — в руках таблички, все смеются, толкаются, — и учитель взирал на них поверх очков-полумесяцев и хмурился, молча призывая к тишине.

— Ина квана, [14] Доброе утро ( хауса ). — сказал он.

— Ина квана, — хором откликнулись они.

Девочки-фула, закутанные в платки, как и все девочки, с малолетства, держались в отдалении, стеснялись пуще прочих; мальчики-хауса крикливы и кичливы. Один стоял перед классом, решительно царапая на доске пассаж из Писания. Остальные смеялись над его стараниями, а он робко улыбался, пока наконец не поднялся учитель и под новый взрыв хохота не погнал его на место. Проходя мимо, девушка в индиго услышала яростный скрежет мела.

— Видите? Вот так, — сказал учитель, а затем класс приступил к декламации — дети хором распевали слова, и с каждым шагом урок затихал.

Воспоминания о штудиях, школа, таблички. Деревянные доски, арабский язык, уроки во дворе. Всевозможные маламы, которые эти уроки вели, — одни добродушны, другие суровы, в памяти все уже расплываются. Урок геометрии, пересекающиеся прямые. Малам с деревянным компасом — рисует на доске идеальный круг, по линейке рассекает его четко, словно бритвой. Рука Господня поработала. Девушка в индиго помнила эту красоту, эту ясность.

Ей место на рынке; она рождена торговлей. Может, отыщется артритная торговка, которой пригодится подметальщица, подавальщица? Может, ей удастся подняться, следя за ларьками торговок побогаче, пока те заняты. Это лишь дуновение грезы — будто ветер ловишь ладонью, — и она это понимала. Нет денег на свой ларек, нет родни, связей с теми, кто заведует рынками, тоже нет — есть только отчаяние и искренность. А этого всегда мало.

— Чувствуете?

Она почувствовала.

— Тиснение. Первый сорт.

Лора пальцами легонько провела по шапке бланка.

Она сидела в конференц-зале 2Б, в отделе экономических преступлений, на северо-востоке города.

Здесь же был сержант Бризбуа, и Лорин брат, и мать, и двое детективов — один постарше, представился детективом Дэвидом Солом, и молодая женщина — ее звали детектив Роудз. Просто Роудз. Имени, видимо, нет. Детективы не носили форму, но как будто носили — оба в черных пиджаках и белых рубашках с жесткими воротниками.

В кувшине вода со льдом. Наливаешь в стакан — льдинки звякают. Широкий стол. Несколько толстых папок. В углу цветы — лепестки слишком розовы, листья слишком зелены, неуместны. У Лоры за спиной окно, но солнце до цветов не дотягивается. Искусственные, наверное, — потому и здоровые такие. Отец шутил, что Лора наверняка способна уморить даже искусственный цветок.

За спиной у детективов, напротив Лоры — фотография на стене: черно-белая, ветки на сером небе. Странный контрапункт пластмассовой зелени в углу.

Говорила молодая женщина.

— Против мошенничества такого рода, — сказала детектив Роудз, — у нас одна защита — образование.

Миниатюрная, с тонкими чертами, самоуверенная. На безымянном пальце нехилое такое обручальное кольцо — выбрано, несомненно, за долговечность. Детектив постарше — лицо как из камня вытесано, волосы едва не под ноль, обручального кольца нет. На месте кольца — бледная полоска. И у сержанта Бризбуа на пальце такое же бледное отсутствие. Дружат ли они, Бризбуа и это его постаревшее будущее? Сравнивают линии загара, сетуют за пивом на принятые решения, накопленные сожаления?

— Это просто образцы — наш отдел за прошедшие годы много такого собрал.

Детектив Сол протянул кипу бумаг Уоррену — тот углубился в них, будто надеялся разгадать шифр. Ключа не вычислил, что-то пробормотал, сунул бумаги матери; та едва глянула.

— Попадаются совсем любительские, — сказала детектив Роудз. — Прямо смехотворные. Но немало произведений, так сказать, искусства.

Перед Лорой кучей громоздились документы. Шапки — очень конкретные и на редкость невнятные: Соглашение об управлении фондами, выданное Центральным банком Нигерии; Подтверждение международного перевода; счета-фактуры на расходы.

— Что тут у нас? — сказала детектив Роудз, передавая Лоре очередную пачку бумаг. — Сертификат регистрации. Всякие налоговые квитанции. Заявка на обмен валюты, с подписью и печатью. Запрос на просроченный платеж в Фонд восстановления экономики Нигерии.

Так оно и шло.

Счета за банковские операции. Договоры из Комиссии по развитию дельты Нигера. Всевозможные «соглашения о намерениях», аффидевиты, судебные ордера, банковские анкеты. Все подписано, как полагается, все с надлежащими печатями. Весьма причудливые Сертификаты отдела по борьбе с отмыванием денежных средств — сплошь флаги и вычурные рамки — и равно причудливые Антитеррористические сертификаты («Согласно указу Национальной безопасности № 25 об антитеррористической деятельности, новая редакция, часть Б»). И на всех жирная печать «ОДОБРЕНО».

— Вот эта последняя бумага — якобы из Интерпола, — пояснила детектив Роудз. — У нас их тут несколько. Эта выпущена — как там написано? — в сотрудничестве с Международным валютным фондом, подтверждает, что деньги не принадлежат ни одной из известных террористических организаций.

— Интерпол? — переспросил Уоррен. — Вы же с ними связались?

— Нет.

— Почему?

— Потому что на свете не существует никаких Антитеррористических сертификатов.

Лорин взгляд снова откочевал к черно-белой фотографии на стене. Ветви зашевелились. Сначала легкое содрогание, совсем слабое, она чуть не пропустила. Потом качнулись, сдвинулись, и она обернулась в испуге, глянула в окно. За окном те же ветви. Не фотография на стене — отражение.

Она снова поглядела, как ветви шевелятся в стекле.

— Это что, зеркало? — спросила она — резче, чем хотела. — А за стеклом кто? За нами смотрят?

Разговор оборвался на полуслове. Детектив постарше обернулся, не сразу поняв, о чем это она.