Сергей Сибирцев - Привратник 'Бездны'

- Хорошо! Предположим, я продам, все, что вы советуете... Продам к чертовой матери! Жену бывшую продам какому-нибудь джигиту... Приду на рынок, встану в ряды, ценник ей на шею приспособлю... Убежден, все равно этой несусветной суммы не выручу. Или вас устроит меньшая сумма? Я вам предлагаю другой способ. Берите меня, берите жену - связывайте, воруйте нас, и продайте нас в рабство, куда-нибудь к шайтанам-нуворишам в Азию или гордым кавказским племенам. И все, никаких моральных проблем. Это будет по-нашему, по демократически. Точнее - по-вашему, по беспредельному!

Полагая, что выше произнесенное мною достаточно убедительно, я категорически сделал длинную паузу, продолжая баюкать оживающую руку, тщетно выискивая притаившегося где-то рядом пушистого дружка. Затем без разрешения спустил ноги вниз, нашаривая шлепанцы, намереваясь отправиться в совмещенный санузел, чтоб справить малую нужду.

Мои "доброжелатели", оценили мои неторопливые действия по-своему, по-бандитски...

Безо всяких предисловий молчаливый товарищ говоруна, сделал шаг навстречу, и в следующее мгновение моя голая озябшая шея оказалась заключена во влажную ухватистую клешню.

Ухватившись руками за мягкий драповый рукав "гаранта справедливости", я попытался изобразить грозный придушенный клекот:

- Зачем!! Оставьте, Бога ради...

И, не удержавшись, опрокинулся навзничь, подчинясь недоброй куражливой воле, дилетантски цепляясь за окостеневшие на моем горле горячечные чудящие чужие персты, умело пережимающие жизнетворные сосуды, не дозволяющие уйти моему сознанию в спасительную прохладную темь обморочной асфиксии.

Кстати вспомнилась родная линяющая теплая шкура Фараона, еще минуту-другую назад греющая мою охолонелую интеллигентскую грудь форменного недотепы, потому как прямо у левого соска я обнаружил нечто чужеродное, холодящее, скользкое, слегка жалящее...

Молчаливый главарь шайтанов-шантажистов прилежно придерживал мое хозяйское вольнолюбие обыкновенным выкидным ларечно-импортным лучисто стальным лезвием.

Для пущей острастки, он водрузил на мой впалый живот свое джинсово-чугунное ядро колена, и, наконец-то разрешился вполне интеллигентской вербальной тирадой:

- Господин Типичнев, не держите нас за фраеров. Иначе я, лично, сотворю с вашим благовонным телом непотребство. Я домашней выучки культурный с а д и с т. Я люблю чуть помучить. Я обещаю чудесную сладкую и долгоиграющую агонию...

Проговаривались эти очевидные мистификаторские глупости нормальным, едва ли не приятельским тоном, который, по мнению доморощенного экзекутора-ритора, непременно должен был вызвать в придушенном, дурно потеющем организме хозяина еще более жуткие безысходные ощущения.

Впрочем, чего жеманиться в эти черно-юмористические ночные секунды, уютно добросовестно отсекаемые моим приятелем-будильником, я видимо все-таки приобрел (и еще приобрету) десяток-другой натуральных серебряных нитей в своей вполне еще не жидкой шевелюре. Но того дурного беспросветного атавистического тягомотного ужаса, в преддверии пополуночного рандеву с неизвестными пришельцами, я уже не отыскал в себе.

Странное тяжелое сожаление шевелилось в ритмически колотившемся сердце. Сожаление о каких-то несбывшихся идиотских мечтах. О несостоявшемся турпоходе в книжно-сказочные тропики и саваны Африки, на речку Лимпопо... В сущности, порядочные детские грезы, которые в наши дни вполне можно претворить в реальность, - были бы деньги. Эти самые зеленые банковские бумажки американского казначейства...

- Господин бандит, я верю. Желаю в туалет. А вы жмете на мочевой...

- Ты этому верующему откуси соску! Чтоб понял, мумло, чтоб проникся!

"Молчаливый" издал удовлетворительный звук, вроде: "угу", и, - не убирая ни переувлажненной мерзкой ладони с моего горла, ни колуна-колена, острием садистического приспособления, щекоча, описал окружность, заключая в некий магический окаем мою беззащитную так называемую "соску".

Что ж, дядя Володя, видимо настоящее бандитское представление именно сейчас начнется. С увертюрой покончено... Видимо эти ребятишки не притворяются подонками. Природным "домашним" подонкам без пыток жизнь не мила... Надо же, всего-навсего забыл задвинуть щеколду!

- Ну, как, господин Типичнев, готовы к экзекуции? Маленькой, косметической... С анестезией или без? Сердце, как - выдержит? А вдруг не вынесет сладкой боли... Говорите "козел отпущения", - а ведь это мысль! Вазелин, надеюсь, в доме есть? Надеюсь, слышали про такое элитарное понятие: голубой. Приголубим мы вас, а? Помассируем вашу простату...

- Он, пидер, про все читал. Он же интеллигенция! Дедушка Ленин его сучью породу сраньем звал! Опетушим за милую душу, только хрюкать будет... Сранье оно и в Африке сранье!

"Молчаливый" в этом месте гмыкнул несколько иначе, вероятно подивившись экзотическим познаниям и эрудиции своего боевого товарища. Однако не преминул, и поправить, выявив собственную недюжинную начитанность по части первоисточников:

- Говном, мальчик, говном называл Владимир Ильич Ульянов российскую самодержавную прослойку, которая мешала ему и его братанам творить мировую пролетарскую революцию. Господин Типичнев, надеюсь помните из школьной хрестоматии, - ваш гениальный тезка был весьма немилосерден к своим оппонентам. Сегодня - вы мой оппонент. И жить вам осталось всего ничего... При условии нарушения нашего контракта. Поймите, Вольдемар, вы попали в прескверную историю. Попали не по своей воле. Но этот факт, отнюдь не в вашу пользу. Помните, при власти КПСС - незнание закона, кто переступил его, не освобождает гражданина от сурового возмездия. Простите за косноязычие, я не юрист, - я всего лишь, как изволите выражаться - бандит. Ваша жизнь сейчас на кону. И никто, ни родная доблестная милиция, ни ваши полудохлые друзья, ни сам Всевышний вам не помогут. Я полагаю, что вы... Я уверен, что инстинкт самосохранения вам не чужд. Отнюдь, не чужд...

Повторив с некоторым актерским нажимом последнее слово, "бригадир", резко отлепился от моей шеи, и, воздев бандитское жало ножа к потолку, как бы призывая, в немые свидетели Всевышнего, легко спрыгнул с моего мелко (вновь) дрожащего организма, который уже внутренне изготовился для принятия вовнутрь себя издевательской стали...

И снова недооценил я маневра просвещенного "неюриста", толковавшего мне о немилосердности вождя мирового пролетариата.

Собираясь с мыслями, которые точно пересушенный песок, подло проскальзывали между пальцами-извилинами, рассыпаясь тотчас же, уносясь неизвестно куда, я не придал особого значения, что знаток ленинских цитат, грациозно пятясь от меня, поверженного, глупо раскинувшегося, вдруг притормозил, не спуская с моих хлопающих глаз своего, окончательно зачерненного надбровными дугами, эпигонски маньячного влажного взора...