Наталья Александрова - Звезда Ассирийского царя

– «Скорая» уже не нужна, – деловито проговорила женщина средних лет. – Сразу видно – никаких признаков жизни. В полицию звонить нужно… кто-нибудь видел, что произошло? Кто-нибудь видел машину, которая ее сбила? Девушка, вы что-нибудь видели?

Сообразив, что вопрос относится к ней, Юлия энергично замотала головой:

– Нет, я ничего не видела, только что подошла…

Она никак не могла признаться, что все произошло на ее глазах: затаскают по инстанциям, а у нее больной ребенок… даже сейчас она не может задерживаться, у Ежика уже наверняка закончились занятия, нужно скорее его забирать.

Она протиснулась через толпу, растущую на глазах, как снежный ком, и устремилась к остановке.

Маршрутка пришла быстро, но была битком набита, Юлия еле втиснулась. Кто-то пролез мимо, наступая ей на ноги, кто-то задел тяжелой сумкой, кто-то обругал – Юлия молчала, подавленная только что увиденной смертью. Надо же, как бывает: казалось, у женщины есть все. И вот через какой-то миг вместо уверенной в себе, богатой и успешной дамы – только окровавленные тряпки на асфальте.

Юлию передернуло. А она еще позавидовала этой Александре. Точнее, не ей, а машине, поскольку в остальном завидовать там было нечему. Один муж чего стоит. Ой, а он же ничего не знает… Позвонить что ли, Светлане? Но тут маршрутка остановилась перед Детским центром реабилитации, и Юля забеспокоилась – как там Ежик, ведь она ужасно опаздывает, занятия давно закончились.

Ее страхи полностью подтвердились. Ежик горько плакал в полном одиночестве в раздевалке. Эта сволочь Лизавета бросила его одного и еще форточку нарочно открыла, а он в одной маечке!

Юлия схватила сына, завернула его в свой плащ и стала носить по раздевалке, шепча ласковые бессмысленные слова. Понемногу Ежик перестал плакать, но все еще дрожал и всхлипывал.

– Явилась наконец! – это Лизавета возникла в дверях и сложила руки на плоской груди.

Так, значит, у нее и занятий нет! Чай, небось, пила в своем закутке, а больной ребенок на холодном полу без присмотра лежит!

– Вы не имеете права оставлять ребенка одного! – крикнула Юлия. – Я все доведу до сведения вашего начальства.

– Вот как заговорила? – отозвалась Лизавета. – Жаловаться она будет! Да потом-то все равно ко мне приведешь своего дефективного, куда ты денешься!

– Не смейте говорить мне «ты»! – отчеканила Юлия. – Вы на работе, а не на рынке.

И тут же добавила:

– Хотя там тебе самое место.

Ежик испуганно жался к ней.

– Не бойся, маленький… – сказала Юлия. – Мы больше никогда не придем к этой ужасной тетке, я тебе обещаю. Мы будем ходить теперь в платную группу.

«Если Света выбьет мне аванс», – добавила она про себя.

Иван открыл глаза и недоуменно уставился перед собой. Где он находится? Он перевел глаза вверх. Потолок как потолок, не слишком высокий, не слишком чистый, в углу желтые пятна.

Он потянулся и сел на кровати. Комната была маленькая, и кровать занимала почти все свободное место. Еще в комнате были встроенный шкаф и простой стол, не покрытый скатертью. На стуле висел его мятый пиджак, на полу валялись брюки.

Иван прислушался к себе и понял, что совершенно не помнит, как оказался в этой комнате. Он попытался спустить ноги с кровати, но голова вдруг закружилась, и все предметы в комнате закружились тоже, даже шкаф, хотя был встроенный. Однако от кружения в голове что-то переместилось, сдвинулось, встало на место, и он вспомнил, как сошел с поезда в Петербурге и тетка, удивительно похожая на жабу, сдала ему комнату, надо думать, эту самую. Но зачем он снял у нее комнату, почему не поехал прямо к тете Липе?

Иван посидел еще немного и наконец вспомнил, как ехал от своего города на перекладных, как скрывался от полиции, как его ограбили, как он продал дешево какому-то жулику свои часы и, наконец, с чего все началось – как он вошел в собственную спальню и увидел на кровати свою жену Ирину, мертвую, всю в крови. И тут же услышал за окном звук полицейской сирены, а дальше бежал как заяц, петляя и заметая следы. Когда он вспомнил, как сидел возле трупа жены, голова перестала кружиться, и слабость прошла.

Иван встал и прислушался. В квартире было тихо. Смутно вспомнил, как ночью ходил в кухню и какая-то худющая девчонка с огромными сердитыми глазами кричала на него и грозилась поварешкой.

Он вышел в прихожую. Она была небольшой, но места много, потому что там были только старая вешалка, проеденная жучком, и полка для обуви. Еще зеркало – дешевое, в пластмассовой раме.

Вдоль стен на высоте примерно полуметра были прибиты гвоздями веревочки, они шли до самой кухни. Иван в недоумении пожал плечами и пошел в ванную. В зеркале отразилась жуткая небритая рожа, волосы растрепаны, на щеке – глубокая царапина, глаза красные. Да, такую рожу увидишь ночью – заикой станешь. Иван потянул на себя дверь ванной, но споткнулся о порог, едва не упал и схватился за те веревки. Все мгновенно оторвалось.

– Черт! – Он махнул рукой.

Кран в ванне подтекал, отчего на эмали проступила отчетливая ржавая полоса. Иван влез в ванну и едва не коснулся головой потолка – с его габаритами ему везде было тесно. Он постоял под горячим душем, намылил голову, поискал мочалку, но на полочке лежали только махровая рукавичка и розовая губочка в виде зайчика. Еще стоял на бортике набор разноцветных утят – пять штук, один другого меньше.

Стало быть, ребенок тут живет. Странно, та жаба ничего не говорила про ребенка. Сказала, что живет одна такая и чтобы он, Иван, с ней особо не церемонился, был, в общем, в квартире как дома. Тогда он внимания не обратил, а теперь удивился: обычно хозяйки, наоборот, предупреждают, чтобы жильцы вели себя тихо, не шумели, не пачкали и ничего не ломали, а эта жаба все разрешает. Ну да ладно, не этот вопрос его волнует в первую очередь.

Иван нашел в шкафчике женский одноразовый бритвенный станок и после недолгих колебаний с трудом побрился. Затем почистил зубы пальцем и понял, что ужасно хочет есть. Когда он ел в последний раз? Надо думать, сутки уж прошли. Аппетит у него всегда был отменный, при его-то размерах нужно много еды.

Однако в кухне после долгих поисков удалось обнаружить только чай в пакетиках, пачку сахара и окаменелые сушки. Нехорошо, конечно, чужое брать, но он потом отдаст.

Выпив две кружки и съев все сушки, Иван понял, что нужно срочно решать, что же ему делать дальше. Он не может долго отсиживаться в этой квартире, у него и денег нет.

Пересчитав наличность, он убедился, что из двадцати тысяч, вырученных за часы, осталось всего шесть. Десять он заплатил жабе за комнату, что там еще… ага, билеты, штраф в электричке, еще он, кажется, купил где-то по дороге ботинки. Ну да, вот эти, называемые в народе известно как. Все лучше, чем его итальянские, шитые на заказ, на тонюсенькой подошве, в таких только на машине ездить да по паркету ходить. Еще он поменял свое дорогое пальто на неприметную курточку – просто увидел спящего на лавочке сильно поддатого мужика, вытащил у него из-под головы куртку и накрыл своим пальто. Тот только хрюкнул во сне.