Наталья Солнцева - Последняя трапеза блудницы

Матвей резко наклонился – на руке Домнина, чуть выше запястья, выступила алая капелька крови…

Подбежала Астра и молча уставилась на эту немую сцену. «Обнаженная Маха» возвышалась на постаменте, подобно идолу, взирающему на устроенную в его честь мистерию. В глазах богини-воительницы полыхало бесовское пламя. Она была довольна!

– Я не хотела, – рыдала Санди. – Я только… я пошутила.

– Ничего себе шуточки.

– А что он себе позволяет? Позволял… Он издевался надо мной! Дурачил, «разводил», как несмышленую девчонку! Он сам… пытался меня у-убить, но потом, видно, не решился. Струсил!

– Ваша брошь? – невозмутимо спросил Матвей, показывая на завернутое в целлофан украшение. – Это, между прочим, улика.

Первым делом он подобрал предполагаемое орудие убийства – брошку из красных и черных стразов. Бижутерия: никакой ценности не представляет, но может послужить разоблачению преступника… или преступницы.

– Зачем вы убили Домнина? Надеетесь завладеть его имуществом? В тюрьме оно вам не понадобится.

– Вы меня допрашиваете? По какому праву? Вы что, следователь?

– Криминалистов уже вызвали, они едут, – сказала Астра. – Зря вы отказываетесь отвечать. Мы хотим разобраться по совести, а в полиции с вами будут говорить по-другому.

Администратор клуба предоставил для предварительной беседы с подозреваемыми и свидетелями свой кабинет, и Карелин с Астрой вызывали туда по одному участников инцидента.

– Кто вы такой? Вы не коллекционер! – возмутилась Александрина, метая в Матвея молнии. – Вы… частный детектив, что ли? Вас кто-то нанял?

– Я действую исключительно по собственной инициативе. В ваших же интересах прояснить некоторые подробности.

– Я ни в чем не виновата, – твердила она.

– Во время потасовки вы прикинулись, что разнимаете дерущихся, а сами под шумок расстегнули брошь и укололи острием застежки художника в руку, после чего он скончался. Как вы это объясните?

– Никак. Я не притрагивалась к броши. В суматохе кто-то воспользовался моим украшением, чтобы… чтобы…

Она запнулась и замолчала, кусая губы.

– Чтобы что? – строго посмотрел на нее Матвей. – Убить Домнина? Выходит, на острие броши имелся яд, и вы об этом знали? Зачем вы надели на вечеринку отравленную брошь, если не собирались никого убивать?

– Брошь не отравлена… Господи! Я… просто в шоке! Какой яд? Откуда? Я же сама могла нечаянно уколоться!

– Застежка надежная, просто так не откроется, – парировал Матвей. – По крайней мере дюжина свидетелей подтвердят, что видели брошь на вашем болеро. Боюсь, вас ждут серьезные неприятности.

– Я ни при чем, клянусь! – залилась слезами рыжеволосая вдова. Даже горе ее красило. – Это была шутка.

– Я не понимаю. В чем же заключалась шутка? Человек мертв…

– Он умер не от укола. Вероятно, у него случился инфаркт от страха… или инсульт. Я уверена, что брошь не отравлена.

– А если вы ошибаетесь? Или лжете?

Санди была так подавлена и растеряна, что забыла об осторожности и здравом смысле. Ее натянутые нервы, казалось, звенели от легчайшего прикосновения.

– Вы написали Домнину угрожающее письмо? – пошла в атаку Астра.

У Санди не хватило сил сопротивляться.

– Да… – кивнула она. – Пусть, думаю, помучается, потеряет покой и сон от страха – в отместку за его подлый поступок. Он глумился надо мной, довел до истерики… насильно раздел и… хотел убить. Путь переживет то же, что и я тогда.

– Когда?

– В прошлый раз… я попалась на горячем, в его мастерской, ночью. Хотела взглянуть на его завещание. Он и воспользовался случаем.

– Завещание?

Она опять кивнула.

– Игорь нарочно заманил меня туда… Он сказал, что составил завещание и хранит его в мастерской, в укромном месте. Я сдуру поверила. И не смотрите на меня так! – вспыхнула вдова. – Ну да, признаюсь… я меркантильная и расчетливая стерва. Даром я, что ли, вышла замуж за его похотливого папашу, из которого песок сыпался? – Она уставилась на Астру своими желтыми, янтарными глазами. – Вы вообще пробовали лечь в постель со стариком, дряблым и морщинистым, со вставной челюстью и дурным запахом изо рта? Каждая ночь, проведенная с ним, стоит не меньше пяти тысяч «зеленых»! А я спала с этим уродом бесплатно. Он оказался жуликом, аферистом! Врал про несметные богатства, припрятанные от советской власти, а у самого ни гроша за душой…

Она осеклась, и Астра воспользовалась паузой, чтобы задать вопрос:

– Отец Домнина сам говорил вам о своих богатствах?

– Нет… – вынужденно призналась та. – Он всю жизнь проработал в торговле. Там все воруют! Ходили слухи, что старикан припас золотишко на «черный день». Я думала, он просто хранит свою тайну, а тайна-то заключалась в обратном – дедок все растранжирил… или не сумел достаточно наворовать для безбедного существования. Всё моя доверчивость! – всхлипнула Санди. – Надо было не спешить под венец, а разузнать побольше об этих скрягах! Хорошо, хоть какие-то крохи мне достались.

«Ничего себе, крохи, – подумала Астра. – Большая квартира в Москве, дача за городом, машина, антикварные вещи, старинная мебель. По нынешним временам – целое состояние».

– Зачем вы пробрались в мастерскую Домнина прошлой ночью? – спросил Матвей. – Опять искали завещание?

– Хотела уничтожить картину. Хуже насолить Игорю было трудно. Он помешался на живописи… художник в нем затмил все прочие качества, в том числе и мужские.

– Значит, это вы изодрали полотно в клочья… – полуутвердительно произнесла Астра, проверяя, можно ли верить словам вдовы.

– Я! И жалею об одном – что снова попала впросак. Игорь подменил картину… он всё предусмотрел заранее. Устроил очередное шоу и потешился от души! Вы ему помешали насладиться досыта моим позором, развязали мне руки и позволили избежать возмездия. Наверняка он планировал вызвать полицию и сдать им меня как воровку, застигнутую на месте преступления. Представляю, как он взбесился, обнаружив утром пустую клетку. Птичка-то упорхнула!

– Вы уверены, что вас ударил именно Домнин? Успели его рассмотреть?

– Кто же еще? Кому придет в голову лезть ночью в мастерскую художника? Все знали, что Игорь ничего ценного там не держит. А рассмотреть я его не могла: он сзади подкрался и шарахнул меня по голове. Потом, как вы понимаете, я уже ничего не видела.

В этой безупречно красивой женщине, как бы отмеченной милостью самой Афродиты, с чудесной кожей, волосами и глазами цвета позднего осеннего солнца, жили две Санди. Одна – изысканно прекрасная, понимающая искусство, блистающая не только внешностью, но и развитым интеллектом; другая – примитивная, алчная, откровенно пошлая и вульгарная, с жаргоном уличной девки. Домнин, изобразив на своей картине Маху с рыжей гривой и ее двойника, лишил покровов и тело, и внутреннюю сущность модели. Наверное, именно этого, сама того не осознавая, и не могла простить ему мачеха.