Георгий Вайнер - Дивизион: Умножающий печаль. Райский сад дьявола (сборник)

– Занятно, – покачал головой Джангиров. – Как просто и душевно ты стал со мной разговаривать. Глупостью попрекаешь…

– Петя, мы с тобой люди военные и знаем, что такое дисциплина. А в армии первый принцип субординации: я начальник – ты дурак, ты начальник – я дурак. А что касается вьетнамцев, то сегодня же затею на них большой погром.

Джангиров собрался уходить. Келарев ласково спросил:

– Что твои зарубежные гости?

– Нормально, все в порядке. Американец уже улетел.

– А еврей этот твой как поживает? – продолжал интересоваться Келарев. – Он, по-моему, из Одессы?

– Да. Но сейчас он из Вены.

– Я знаю, я знаю… – покивал Келарев. – Толковый человек?

– В высшей мере.

– Ну и слава Богу. – Келарев вспомнил что-то и сказал: – Я тут как-то читал всеподданнейший рапорт губернатора Малороссии князя Меньшикова. Он там смешно пишет: «Населилась Одесса людьми, набродом со всей Руси, и полно здесь опричь того сербов, поляков, немцев, греков, армян, и все это густо сдобрено жидами». У меня такое впечатление, что каждый нормальный город в мире сейчас густо сдобрен жидами…

– Дрожжи, закваска людская, – заметил Джангир и ехидно добавил: – А сдается мне, Паша, что ты сильно не любишь евреев. Это сейчас не модно. Не демократически, а?

Келарев усмехнулся:

– Петя, хочу признаться тебе, что я настоящий российский патриот. Люблю свою страну – есть грех! И мне неприятно видеть, как сальные пархатые конкистадоры с Брайтона пересекают Атлантику в обратном направлении. В обмен за спирт «Ройяль» и ножки Буша они отнимают у нашего народа – глупых и пьяных аборигенов – достояние дедов и внуков… Бог с ними, – махнул рукой Келарев. – А с вьетнамцами разберемся очень круто…

Гигантский тугой фаллос висел над миром в голубых небесах Нью-Йорка. Дирижабль «Фуджи», золотисто-зеленый хер с мотором, плыл неспешно над городом, рекламируя себя и милую идею – на этот очумелый город давно болт положили.

Хэнк стоял у окна гостиничного номера и глазел на дирижабль, чтобы не смотреть на Восьмую авеню, суетливо простирающуюся далеко внизу. Улица старательно выбиралась к респектабельной зажиточности из своего воровского, хулиганского, нищенского прошлого. По мостовой с напором струячил плотный поток машин, испещренный желтушной сыпью таксомоторов. А по тротуарам маршевыми колоннами вышагивали ньюйоркцы.

Дорогие мои земляки, ненаглядные мои сограждане! Как долго я не видел ваши необъятные стада в асфальтовых пампасах столицы мира. Разношерстная городская фауна. Замызганные бабенки, невероятно деловитые клерки, не расстающиеся на улице с ноутбуками и телефонами, ленивые бродяги, трудолюбивая негритянская молодежь в невероятно широких штанах, волочащихся по тротуару, суетливые латиносы – чернявые, остроносые, похожие на помесь жидов с эскимосами.

И все на бегу жуют. Священное время ленча. Жуют. Они жуют! Все, всё, всегда, везде жуют эти жвачные животные!

Homo жующие.

Жрут непрерывно. И нигде в мире нет такого количества уродов, невероятных слоноподобных толстяков, инвалидов вечной битвы за жратву. Не останавливаясь, все едят жареную картошку, гамбургеры, хот-доги, чипсы, бананы, печеных кур, огромные сандвичи, пьют кока-колу, пепси, спрайт, соки, закусывая всеми видами булок, печений, пирожных. Народ жует, не понимая, что это динамит под всю их вонючую популяцию.

Пульсирующий поток уличного движения нарастает к полудню. Шофера, томящиеся в пробках, с лицами задумчивых идиотов, слушают глупости по радио и ковыряют в носу.

Расталкивая и тесня бесчисленные машины, с гулом и гудками пробираются голубые автобусы с огромными надписями на бортах: «Позвоните! За информацию об убитом полицейском вам полагается награда десять тысяч долларов. Конфиденциальность гарантируется».

Хэнк подумал: «Оказывается, у меня всегда есть заначка в десять гранов! Позвоню и сообщу, что двадцать лет назад я застрелил Келлера. Интересно, дадут мне воспользоваться ими в тюряге?»

Сутки назад он был еще в Москве. Плюс восемь часов поясного времени – сущая чепуха! Но не проходило ощущение, будто он прилетел с другой планеты. Лениво насвистывая, Хэнк вспоминал праздничный обед у Джангирова с таким шикарным жертвоприношением! Ему было приятно вспомнить, как затрепетал, дернулся и обмяк в его руках проклятый желтый мучитель, как вилка входила в его сухое злое тело, будто в масло, как хрустнули косточки позвоночника, как удивительно легко и просто умирает человек – воткнул вилку в мозжечок, и рухнул в никуда, в пустоту этот отвратительный мир, который назывался раньше Вонг. Хэнк давно уже не испытывал такого полного, счастливого удовольствия – он это сделал! Он вспоминал обескураженные, онемевшие, замершие лица джангировских гостей.

Почему? Зачем? За что?

Только Лембит среагировал нормально – неслышно возник он за спиной Хэнка и уткнул ему в затылок ствол пистолета. Остальные в оцепенении смотрели, как Хэнк вытащил из головы Вонга вилку, обтер ее о нарядный пиджачок вьета, оттолкнул от себя его обмякшее сухое тельце, которое упало на землю, как небольшой пестрый куль.

– Что ты сделал? – побелевшими губами просипел Джангир.

Швец пытался что-то сказать, но губы его беззвучно шевелились, и в углу рта накипали пузыри. Монька невозмутимо ухмылялся, будто ждал такой развязки праздничного обеда и столь эффектного финала тоста за здоровье Вонга. Он махнул рукой Лембиту – отойди, не отсвечивай, все в порядке.

Хэнк толкнул ногой труп Вонга:

– Этот выродок полгода мучил меня в плену… Что он со мной делал – не рассказать… Да и не нужно… Он получил свое…

Джангир и Швец обескураженно и испуганно молчали. А Монька вдруг громко рассмеялся.

– А молодец! Воровской поступок! Вот это называется – сделал «смасть»! Настоящий вор! – уважительно произнес Монька и пояснил: – Вор никогда не дерется просто так. Вор дерется только для того, чтобы убить. А убивает он за боль или оскорбления. Ай да молодец!

Суета, перебранка, запихивание утлого тельца Вонга в мешок, и все это проходило мимо Хэнка, который сидел в кресле и пил коньяк «Хеннесси». Как через вату он слышал быстрый баритон Моньки, взявшего на себя управление:

– Швец, иди на ворота, скажи вонговской гопе, что хозяин остается гулять здесь до завтра. Он им, мол, позвонит и вызовет сюда… – Потом обернулся к Джангиру: – С утра поезжай к Келареву и натрави его на всю вьетнамскую хиву, иначе они тебе устроят большой гармидер. Наезд должен быть по всей программе, так, чтобы они поняли – наезд из-за Вонга, и раз его убили, значит, так и полагается…

В машине, которая везла Хэнка в аэропорт, он крепко спал и как во сне прошел паспортный контроль. Потом в Хельсинки долго ошивался и пьянствовал в баре унылого и холодного аэропорта финской столицы. А за время полета в Канаду в кресле первого класса прекрасно выспался и отдохнул. В Торонто в аэропорту взял в «Авис» напрокат автомобиль и проехал сквозь символическую границу со Штатами без малейших затруднений. Ночью он был в Нью-Йорке и теперь, отоспавшись в «Милфорд плаза», готовился к большим делам. Вообще он считал, что учиненная им расправа над Вонгом – очень добрый знак. Это символ – судьба ему дала возможность выйти на большие дела, не имея за спиной долгов. Он рассчитался со своим прошлым.