Инна Бачинская - Два путника в ночи

– Наденька убила Эллу?!

– Да, и, представьте себе, тоже почти случайно. Тот же самый бес опять попутал. Она была в гостях у Эллы, когда вдруг упала одна из африканских масок. Лопнула леска, на которой висело это страшилище, и оно с грохотом обрушилось на пол. Элла страшно переполошилась, говорит: знамение, не к добру. Ну, и накликала… Они стояли рядом, нагнувшись, рассматривали лежащую на полу маску. Потом гостья подняла маску и…

– Невероятно! И она призналась в убийствах?

– Да. Я был у нее перед смертью.

– Но почему? Совесть замучила?

– Не исключаю. Но была еще одна причина, Екатерина Васильевна. У нее есть ребенок, мальчик четырех лет по имени Федор. За ним присматривает одна старушка. Руслана… хотя, она, конечно, никакая не Руслана, попросила меня позаботиться о нем. Найти приличный детский дом. Сказала, где взять деньги.

– Несчастный ребенок!

Мы снова помолчали. Настроение было подавленным. Я нехотя ковырялась вилкой в тарелке. Кузнецов, наоборот, ел с аппетитом.

– Что с вами, Екатерина Васильевна? – спросил он, наконец, заметив, что я не ем. – Не нравится?

– Нет, нет, очень нравится… А что будет с мальчиком?

– С Федором? Надо подумать.

– А личная жизнь как? – спросил Кузнецов, когда мы прощались, уже на улице. – А то у вас все то работа, то хобби, а жить когда?

– Личная жизнь? – Я дернула плечом. – Никак!

И мы расстались. Кузнецов пошел в одну сторону, я – в другую.

Я шла и думала об истории убийства генеральши Медведевой, которая оказалось такой странной… Пошла на красный свет. Взвизгнув, увернулась от машины. Шофер рявкнул в окно: «Идиотка недоделанная!»

Я постояла на тротуаре, приходя в себя.

«Дело об убийстве закончилось. Все. Забудь!» – приказала я себе. – Оглянись вокруг и начни новую жизнь. Без Ситникова. Который, кстати, так и не позвонил».

Я остановилась перед витриной салона-парикмахерской, решительно дернула ручку двери и вошла. Звякнул тоненько китайский колокольчик.

Спустя два часа я покинула салон в состоянии легкой оторопи. Вместо серьезной деловой женщины миру явился коротко остриженный подросток с перепуганными глазами, наряженный в мамины одежки. Я шла домой, рассматривая себя в каждой витрине, молясь о том, чтобы не встретить знакомых. Перемена была столь разительной, что я себя решительно не узнавала. Это была не я. Это был неизвестно кто. Угораздило же меня! Действительно… недоделанная.

Голова была легкой, как воздушный шарик. Казалось, в ней гуляет ветерок. Возможно, психоаналитик объяснил бы мое стремление изменить внешность защитной реакцией психики, желанием покончить с прошлым и начать новую жизнь. Дикарь в доисторические времена с целью обмануть духов и начать новую жизнь поступал точно так же. Он раскрашивал лицо другими красками, вставлял в нос костяную палочку вместо деревянной или сооружал себе новую прическу. Природа человека не меняется, сказал бы психоаналитик, ничто не ново под луной, все уже было когда-то…

Дома я уселась перед зеркалом, пытаясь хоть как-то исправить содеянное. Я запустила пальцы в коротенькие вихры, собираясь взбить их и создать впечатление некоторой длины… Вдруг раздался звонок в дверь, и я схватилась за сердце.

Два коротких, один длинный!

Не может быть! Я заметалась по комнате. Схватила свитер, зашвырнула его в шкаф, поправила подушки на диване, расстегнула еще одну пуговку на блузке, привычным жестом головы отбросила назад волосы… ах! Увы! Волос не было. А звонок заливался, как на пожар, – два коротких, один длинный! Точка-точка-тире!

Ситников ворвался в прихожую, как метеор, сметающий все на своем пути. Или, скорее, как торнадо.

– Катька, родная! Как я соскучился! Если бы ты только знала, как я соскучился! – приговаривал Ситников, обрушивая на меня град поцелуев – в глаза, в макушку… Губы у него были жесткие и нежные.

«Кажется, ничего не заметил!» – подумала я с облегчением, вдыхая знакомый запах. Он подхватил меня на руки, захлопнул ногой открытую дверь. Я обняла его за шею и закрыла глаза.

Всякая женщина в подобной ситуации повела бы себя точно так же. Она обняла бы мужчину за шею, видимо, опасаясь, что он может уронить ее, и закрыла бы глаза.

Его нетерпеливые пальцы расстегивали пуговички на моей блузке. Свою рубашку он стащил через голову и швырнул на пол.

– Я с ума сходил! Если бы ты только знала… Скажи, что больше не будешь! Ну, говори!

– Не буду!

– Что не будешь?

– Ничего не буду! А ты сам…

Ситников не дал мне закончить. Его рот прижался к моему, мир завертелся и опрокинулся.

…Мы лежали молча, умиротворенные и счастливые. Моя голова покоилась на груди Ситникова; мое колено упиралось в его бедро…

– Какие у тебя острые коленки, – сказал он то, что говорил всегда. Потом вдруг стукнул себя по лбу: – Катюха, а подарки! Оставил в машине! Я сейчас!

Он, приплясывая, натянул джинсы и выскочил из спальни. Вернулся через несколько минут с десятком ярких пластиковых пакетов, бросил их на постель. Был как воин, бросающий добычу к ногам любимой женщины. Усевшись по-турецки, я потянула к себе ближайший пакет и вытряхнула оттуда несколько пестрых тряпочек. Подняла одну – черный кружевной треугольничек с ярко-красным атласным сердечком и двумя веревочками. На сердечке было написано «Let’s make love!»

Открыв рот, не глядя на Ситникова, я запустила руку в другой пакет и извлекла оттуда коротенькое платьице на бретельках, расшитое крупными золотыми блестками. Из следующего пакета появились на свет ослепительная тишотка с панорамой Нью-Йорка и шорты-бикини с бахромой из разноцветного бисера.

Ошеломленная, я взглянула на Ситникова. Побагровевшее лицо его выражало изумление.

– Ты уверен, что это для меня? – В моем голосе звенел металл.

Я сгребла карнавальные одежки и, недолго думая, швырнула в Ситникова. Он не успел уклониться, и пестрые тряпки бабочками опустились на его голову и плечи. Он подобрал соскользнувший с плеча треугольничек с сердечком, помотал на пальце, помолчал, видимо, сосчитал до десяти, и сказал хладнокровно:

– Классно подходит к твоей новой прическе. Как можно было так себя оболванить?

– Не твое дело! Ненавижу! Убирайся!

Тут мой взгляд упал на собственное отражение в большом зеркале в дверце шкафа. Я увидела нелепого подростка с круглой встрепанной головой и открытым ртом. Хорошо, хоть уши не торчат! Я перевела взгляд на Ситникова. Он, ухмыляясь, продолжал вертеть на пальце кусочек кружева.

– На себя посмотри! – закричала я и швырнула в Ситникова подушкой. Он увернулся, и подушка, как большая жаба, плюхнулась на пол.

– Ну, теперь держись, чучело! – зарычал Ситников, бросаясь ко мне.