Екатерина Островская - Украденные воспоминания

Полковник показал на стул перед своим столом.

— Ты кого-то подозреваешь конкретно? И у тебя есть улики?

— Подозреваю начальника службы безопасности фонда. Улик пока нет, но, надеюсь, будут и улики, и свидетели. В последний раз его звонок засекли на Васильевском, на Железноводской улице. Думаю, сейчас он уже далеко оттуда, а от мобилы своей избавился сразу, как узнал, что его ищут. Но зацепки кое-какие имеются…

— Короче, так. Завязывай с самодеятельностью и займись делом. А про того человека из фонда составь докладную на мое имя. Укажи, где, когда, при каких обстоятельствах… Погоди, ты сказал, на Железноводской? Номер дома тебе известен?

Павел достал из кармана листок с записанным на нем адресом и положил на стол перед начальником.

Тот посмотрел и прищурился:

— Именно в этом доме два с лишним часа назад произошел взрыв бытового газа. Имеются жертвы…

— Если мы выясним, что в том доме проживал кто-нибудь из «Рашен райз», то присутствие перед взрывом возле этого дома…

— Так выясняй! — крикнул начальник. — Чего стоишь? Я, что ли, должен всем заниматься?

Капитан Томин сидел на кухне в квартире брата. Наконец-то закончился этот суматошный день… Хотя нет, не совсем еще закончился, потому что опер не помчался домой к вечно недовольной его поздними возвращениями жене, а пришел сюда, к Николаю. На столе стояла бутылка водки, к которой никто из них не прикоснулся.

— Самое обидное, — жаловался Павел, — что Борис может наорать на меня в присутствии других, делает мне постоянные замечания, объявляет выговоры за то, что остальным сходит с рук. Третий год представление на майора задерживает! Как будто мы не родственники даже. И вообще он скрывает, что мы женаты на родных сестрах. Опасается, видать, что его могут в семейственности упрекнуть, а потому и гнобит меня. На работу приезжать на личном «БМВ» — это запросто, а признаться, что мы свояки, ему стыдно. Вечером уже, когда к нам фээсбэшники нагрянули, снова на меня попер. Но те его осекли… Они мистером Хейзом очень интересовались, потому что, по их сведениям, сей господин пересек российско-финскую границу в Торфяновке почти полтора месяца назад и на нашу территорию больше не въезжал. Мне показалось, что и фамилию Возба они не в первый раз услышали. Конечно, посоветовали мне в это дело не ввязываться, но попросили: если я что-то случайно узнаю — сразу к ним… Потом уже, когда уходили, один спросил, почему я в тридцать три года капитан, хотя орден за ту машину, которую на рынке со взрывчаткой взял, имею. А ведь про возраст я им ничего не говорил. Про тот теракт несостоявшийся они-то помнить должны, и мою фамилию, вероятно, тоже, но что мне именно тридцать три… Я на Бориса показал и посоветовал у него спросить. Боря, гад, покраснел и соврал, что представление неоднократно уходило наверх, но управление кадров почему-то не чешется… А поскольку теперь по дому на Железноводской появилась версия не об утечке газа, а умышленного подрыва, то они за это схватились… Кстати, там еще нашлись свидетели, которые видели человека в спецодежде с надписью на спине «газовая служба». Хейз не сообразил — лучше было бы электриком прикинуться, чтобы после взрыва никто его вспомнить не мог… Но я все равно мерзавца найду. Там три квартиры выгорело полностью: хорошо еще, что дом старый, устоял, потому что раньше строили на века. А женщина, которая из бухгалтерии фонда…

Павел замолчал.

— Ее зовут Татьяна, это она мне наводку на Примулу дала, — напомнил Николай.

— У нее двое детей и муж. А в момент взрыва она дома одна была — дети в школе задержались, муж на работе… Теперь у них ни жены, ни мамы, ни жилья… По-моему, бегать за Хейзом по городу — дохлый номер, пусть этим ФСБ занимается. Я же хочу просчитать, к кому гад в следующий раз придет. Дождусь его и за Светку твою, за всех остальных рвать буду… Потом так по кусочкам в ФСБ и сдам.

Наташа никогда не думала, что произошедшее в России почти два месяца назад станет новостью номер один в Штатах именно сейчас. Все телевизионные информационные выпуски начинались с информации о репрессиях в России, направленных против фонда «Рашен райз», активно инвестирующего в отрасли российской экономики деньги частных американских вкладчиков. И не просто инвестирующего, но и способствовавшего развитию многих отраслей промышленности — не традиционно для российского экспорта сырьевых, а направленных на производство товаров внутреннего потребления, например микроэлектроники. Это было неправдой, но информация преподносилась именно так, чтобы те, кому она была предназначена, не сомневались в чистоте намерений руководства фонда. Все комментаторы подчеркивали, что фонд, видимо в результате грамотного руководства, получал в год почти стопроцентную прибыль на вложенные капиталы. Западным держателям акций местных компаний или тем, кто вложил свои средства в купонные облигации, это казалось нереальным, но раз об этом сообщала пресса, значит, так оно и есть на самом деле.

Первые полосы нью-йоркских газет вышли с крупными заголовками типа: «Новое убийство в России — теперь погиб младший бухгалтер фонда», «Сотрудники «Рашен райз» под прицелом — кто следующий?» и подобными им.

Наташу пригласили на один из каналов для участия в специальной передаче, посвященной событиям на ее родине. Когда она вошла в студию, несколько десятков человек, заполнивших небольшой амфитеатр, поднялись со своих мест и начали аплодировать. Двое ведущих аплодировали тоже. Один из операторов навел объектив на своего коллегу, который, оставив камеру, аплодировал гостье вместе со всеми.

Ее представили еще раз. А потом ведущий попросил рассказать о том, что ей известно о событиях в России. Причем сделал особый упор на то, что она может говорить всю правду, ведь в Соединенных Штатах ей ничто не угрожает, она находится под защитой американской конституции и американских законов.

Наташа начала рассказывать о том, какой дружный коллектив у них был, как они вместе отмечали праздники, дни рождения коллег, как сообща решали, какую часть прибыли отправить на помощь детям, больным лейкемией, а сколько перечислить в фонд ветеранов Второй мировой войны, о которых совсем не заботится российское правительство. На огромном экране за ее спиной показывали фотографии детей, измученных тяжелым недугом и похожих на старичков, демонстрировали съемку, в центре которой старики, просящие милостыню возле станций метро, а также кадры с чиновничьих корпоративов со столами, ломящимися от осетрины и черной икры, с полуголыми девицами на сцене…

Некоторые зрители в зале плакали, а другие выкрикивали не совсем приличные слова. В студию поступали звонки, и Наташу попросили ответить на них в прямом эфире. Вопросы были заранее подготовлены.