Ю Несбё - Красношейка

Харри достал мобильный телефон. Новенький, маленький «Нокиа», купленный всего лишь две недели назад. Харри долго упрямился, пока Эллен смогла переубедить его и заставила купить мобильник. Он набрал ее номер.

— Привет, Эллен, это Харри. Ты одна? О'кей. Прошу тебя, сосредоточься. Да, сыграем в игру. Готова?

Они делали так и раньше. «Игра» заключалась в том, что он говорил ключевые слова. Никаких фоновых сведений, никаких подсказок о том, что он сам думает, только маленькие порции информации, от одного до пяти слов в случайной последовательности. Этот метод они разрабатывали постоянно. Главное правило: чтобы этих порций было не меньше пяти, но не больше десяти. Саму идею предложил Харри после того, как Эллен поспорила с ним на ночное дежурство, что сможет запомнить расположение карт в колоде за две минуты, то есть глядя по две секунды на каждую карту. Харри проиграл три дежурства, прежде чем сдался. Потом она рассказала ему свой способ. Она не думала о картах как таковых, а связывала с каждой какого-нибудь человека или событие. Таким образом постепенно складывался небольшой рассказ. Он попробовал применить ее способ в работе. Иногда результат оказывался потрясающим.

— Мужчина семидесяти лет, — медленно говорил Харри. — Норвежец. Полмиллиона крон. Ожесточенность. Голубые глаза. Винтовка Мерклина. Говорит по-немецки. Без особых примет. Контрабандист в грузовом порту. Стрельбы в Шиене. Все.

Он сел за руль.

— Как ничего? Подумай. О'кей. Я думаю, что нужно этим заняться. В любом случае — спасибо. Пока.

Харри уже подъезжал к самолету, когда он вдруг вспомнил еще что-то и позвонил снова.

— Эллен? Это опять я. Слушай, я кое-что забыл. Ты меня слышишь? Не брал в руки оружия лет пятьдесят, а то и больше. Повторяю. Не брал… да, я знаю, что это больше, чем четыре слова. Все равно ничего? Черт, я сейчас опоздаю на мой рейс! Созвонимся, Эллен.

Он положил телефон на сиденье рядом и сосредоточился на дороге. Когда он как раз съезжал с круговой развязки, телефон запищал.

— Харри. Что? Но как ты до этого додумалась? Да, да, конечно, конечно, не злись сейчас, Эллен, я просто иногда забываю, что не в силах понять, что происходит в твоей башке. Голове. Твоей умной, большой, прекрасной голове, Эллен. Да, теперь, когда ты это сказала, это очевидно. Большое спасибо.

Он отключил телефон и вдруг вспомнил, что по-прежнему должен ей три дежурства. Теперь, когда он уже не работает в отделе убийств, надо придумать что-нибудь другое. Он придумывал это целых три секунды.

Дверь приоткрылась, и на Харри глянули пронзительные синие глаза, окруженные сетью морщин.

— Харри Холе, полиция, — представился он. — Это я звонил сегодня утром.

— Верно, верно.

У старика были седые волосы, зачесанные назад, и высокий лоб. Под вязаной курткой виднелся галстук. На почтовом ящике у калитки этого красного двухквартирного дома стояло: «Эвен и Сигне Юль». Дом находился в спокойном месте, чуть севернее от центра, в районе особняков.

— Прошу, господин Холе, проходите.

Голос звучал спокойно и твердо, а двигался профессор истории Эвен Юль так, что казался моложе своих определенно солидных лет. Харри уже навел кое-какие справки и выяснил, что профессор участвовал в Сопротивлении. Даже на пенсии Эвен Юль считался лучшим в Норвегии специалистом по истории немецкой оккупации и «Национального объединения».

Харри наклонился, чтобы снять ботинки. На стене прямо перед ним висели старые, немного выцветшие черно-белые фотографии в маленьких рамках. На одной — молодая женщина в халате медсестры. На другой — мужчина в белом костюме.

Они прошли в гостиную, и там седеющий эрдельтерьер, лаявший до этих пор, замолчал, обнюхал Харри и с чувством выполненного долга улегся рядом с креслом, в которое сел хозяин.

— Я читал некоторые ваши статьи про фашизм и национал-социализм в «Дагсависен», — начал Харри, когда уселся.

— В самом деле? И как вы их находите? — улыбнулся Юль.

— Кажется, ваша основная идея — предостеречь против современного неонацизма?

— Не предостеречь. Я просто провожу некоторые исторические параллели. Задача историка — приподымать завесу, а не осуждать. — Юль закурил трубку. — Многие считают, что «хорошо» и «плохо» — это неизменные понятия. Это не так, со временем они изменяются. Задача историков — во-первых, найти историческую правду, дойти до первоисточника, а во-вторых, изложить это объективно и беспристрастно. Если историки начнут осуждать человеческую глупость, от самой нашей профессии скоро ничего не останется. — Сизое облачко дыма поднялось к потолку. — Но вас, конечно, интересует не это?

— Мы полагаем, что вы можете помочь нам найти одного человека.

— Вы упоминали об этом по телефону. И кто этот человек?

— Это нам неизвестно. Но мы предполагаем, что у него голубые глаза, он норвежец, ему за семьдесят. И он говорит по-немецки.

— И?

— Вот и все.

Юль рассмеялся:

— Да, тогда вам есть из кого выбирать.

— Ну, у нас в стране сто пятьдесят восемь тысяч мужчин в возрасте от семидесяти и старше, и думаю, примерно сто тысяч из них с голубыми глазами и говорят по-немецки.

Юль приподнял бровь. Харри глупо ухмыльнулся:

— Ежегодная статистика. Я просмотрел ее ради забавы.

— А почему вы считаете, что я смогу вам помочь?

— Мне так показалось. Этот человек сказал кое-кому другому, что не брал в руки оружия лет пятьдесят, а то и больше. Я подумал, точнее, моя коллега подумала, что пятьдесят, а то и больше — это больше, чем пятьдесят, но меньше, чем шестьдесят.

— Логично.

— Да, она очень… э-э, логичная. Давайте предположим, что это было пятьдесят пять лет тому назад. И получается, что это было прямо в разгар Второй мировой. Тогда ему было двадцать и у него было оружие. Все норвежцы, у кого было оружие, должны были сдать его немцам. Вывод: где он тогда был?

Харри поднял три пальца:

— Правильно, либо он — в Сопротивлении, либо бежал в Англию, либо на фронте, в «Норвежском легионе». Он лучше говорит по-немецки, чем по-английски. Следовательно…

— Стало быть, ваша коллега вывела, что он воевал за Гитлера? — сказал Юль.

— Именно.

Юль глубоко затянулся.

— Многим бывшим в Сопротивлении тоже пришлось выучить немецкий, — сказал он. — Чтобы внедряться, подслушивать и так далее. И вы забываете норвежцев, служивших в шведской полиции. [36] С осени 1943 г. в Швеции, официально сохраняющей военный нейтралитет, под видом полицейских частей обучались участники норвежского Сопротивления. (Прим. перев.)

— Значит, вывод вас не устраивает?

— Ну-у, дайте мне время подумать, — ответил Юль. — Примерно пятнадцать тысяч норвежцев пошли в немецкие войска добровольцами, из них взяли только семь тысяч — им и выдали оружие. Их было намного больше, чем тех, кто записался в английскую армию. И хотя в Сопротивлении к концу войны было больше норвежцев, очень у немногих из них было оружие. — Юль улыбнулся. — Допустим, вы правы. Сейчас, разумеется, напротив их фамилий в телефонном справочнике не пишут, что они служили в СС, но я исхожу из того, что вы уже решили, где будете их искать.