Инна Бачинская - Вторая невеста

Майя говорила бессвязно, на скулах ее выступили красные пятна — она удивительно похорошела. Что-то взволновало ее — Федор был далек от мысли приписывать это собственной особе, но тем не менее. Она вдруг приподнялась на цыпочки, прильнула к нему и поцеловала в щеку. Федор почувствовал, как она дрожит. Озадаченный, он сжал в руке ее холодную ладонь.

— Мы идем в «Белую сову»!

— В «Белую сову»? — В голосе его прозвучало удивление.

— Я знаю! Это балаган! Но сегодня у них концерт, поет Стелла.

— Не слышал, — сказал Федор. — Я вообще далек… — Он все еще держал ее руку. — Я не знал, что у них бывают концерты.

— Да! Стелла поет только в этом шалмане, к сожалению. С такими данными… — Майя замолчала, голос изменил ей.

Они вошли в полутемный зал клуба. Официант, кивнув приветливо Федору и окинув быстрым взглядом его спутницу, проводил их к столику справа от подиума.

— Воды, — сказала Майя. — Без газа, любой минеральной.

— Как всегда? — спросил официант, переводя взгляд на Федора. Тот кивнул.

— Вас здесь знают?

— Я был знаком с одним завсегдатаем «Белой совы», пришлось здесь бывать, — ответил Федор скромно.

— Виталий Щанский сказал, что вы сыщик! — Она уставилась на него неподвижным взглядом светлых глаз.

«Арктический лед! — вспомнил Федор. — Цвет арктического льда… что-то было такое. Сейчас… — Он сосредоточенно копался в памяти, как будто это так важно. — Собака-лайка с глазами цвета арктического льда! Ну да! На сайте кинологов…» — Он натолкнулся на откровенно любопытный взгляд Майи и смутился.

— Ну что вы, какой я сыщик!

— Виталий сказал, что вы работали в… ментовке.

Федор улыбнулся — сленговое словцо в ее устах прозвучало забавно.

— Работал.

— А почему бросили?

Полина спросила его о том же.

— Даже не знаю, исчерпался, наверное. А философия привлекала меня всегда.

— Он еще сказал, что вы по старой памяти помогаете бывшим коллегам. Он утверждает, будто вы спасли его, это правда? — Она со странным напряжением вглядывалась в его лицо.

— Вам нужна помощь?

— Нет! Федор, я рада, что мы познакомились! Вы… рыцарь, вам можно довериться. Вам нужно было родиться во время Средневековья, когда еще существовали понятия о чести, а воины являлись учеными и философами. — Она накрыла его руку ладонью, и снова он подивился тому, что ее рука ледяная.

Странное, однако, заявление… Он кивнул, раздумывая над ее словами. Довериться? В чем?

Официант принес заказ — бокал с водой для Майи, коньяк, лимон и орешки для Федора. Это избавило его от необходимости отвечать.

В зале меж тем приглушили свет. Два мощных софита с боков освещали сцену. Бойкий конферансье выбежал на ее середину, поднял руки, призывая к тишине, и объявил:

— Стелла!

Взрыв аплодисментов, крики! И… пустая сцена. Прошла минута, другая. Сцена по-прежнему оставалась пустой. Публика стала вскакивать с места и скандировать: «Стелла! Стелла!!» Софиты погасли. Остался лишь источник рассеянного света где-то наверху…

Ожидание зрителей достигло накала, в зале стоял рев. На сцену неверными шагами, спотыкаясь и останавливаясь после каждого шага, вышла высокая женщина в длинном черном платье.

Федор пристально вглядывался в ее лицо. Она остановилась в центре подиума, застыла неподвижно, с закрытыми глазами, вдруг понял Федор. Веки ее были серебряно-синими, лицо бледным, полоска длинного рта темно-красной. И бледное лицо, и длинные черные волосы, и платье были усыпаны мелкими блестками, звездной пудрой, тускло переливающейся в неярком свете.

Зал стих. Стелла открыла глаза, сделала шаг вперед, протянула руки и запела. У Федора мороз продрал по коже. У Стеллы был сильный голос необычного тембра. Песню Федор знал — «Адажио» Альбинони. Впервые он услышал ее в Барселоне, прямо в парке на концерте какой-то дешевой группы. Заезженное, «запетое», набившее оскомину…

Стелла пела без сопровождения на английском языке. В голосе ее, изумительно красивом и редком, была такая вселенская тоска, такая невыплеснутая сладкая и горькая боль потерянной любви, что Федор невольно сглотнул. Голос взлетал, падал до шепота, звучали в нем стон, слезы, мольба и надежда…

I don’t know where to find you,

I don’t know how to reach…

Within my head and my soul

I wait for you Adagio… Ada-a-ag-i-i-o-o…

Неподвижность статуи, скупые движения рук и в то же время поразительная легкость исполнения, легкость механизма, а не человека. И голос, не женский и не мужской. Федор читал где-то, что голос профессионала — две октавы, голос, который он слышал сейчас, свободно скользящий от низких тенорных звуков до высокого нежного сопрано, чуть дрожащего, был фантастичен!

Я больше не заплачу,

Все выплакала слезы…

Не умирай, не умирай

Никогда! Адажио-о-о-о…

Последний звук, вибрирующий, замирающий на немыслимой высоте, длился вечность.

И еще минуту стояла гробовая тишина. Певица наклонила голову, длинные волосы закрыли лицо. Сверкали блестки в волосах, на плечах, на платье.

Зал взорвался аплодисментами и криками: «Стелла!», «Браво!» Народ встал, двигая стульями, и устремился к подиуму. Там началась давка. Уже спешили откуда-то неприметные молодые люди в черном, врезаясь в толпу, аккуратными и точными движениями разводя зрителей, отправляя на места, защищая сцену. Женщина на подиуме стояла неподвижно.

Звяканье стекла заставило Федора перевести глаза на Майю. Она впилась взглядом в Стеллу, по руке ее стекала кровь — она раздавила в руке бокал. Федор протянул ей салфетку. Она не поняла, взглянула вопросительно, смутилась.

— Необычный голос, — сказал Федор, кашлянув.

— Голос… ангельский! — почти выкрикнула Майя. Федору показалось, что она плачет.

Он налил коньяк в рюмку, протянул художнице. Она взяла нерешительно, а он вспомнил, как Речицкий испугал ее, протянув бокал с шампанским, — и выпила, запрокинув голову, одним глотком. Утерлась рукой и расхохоталась. В смехе ее звучала горечь. Федор подумал вдруг, что так смеются над собой, проиграв в игре, где ставка — жизнь.

— Хотите уйти? — спросил он, наклонившись к Майе.

— Нет!

Зрители шумно возвращались на свои места. Стелла застыла, по-прежнему не поднимая головы. Федор видел, как легкий сквознячок шевелит ее платье…

Стелла спела еще несколько песен — Федор знал только одну — «Женщина в любви» Барбары Стрейзанд. До самого конца концерта никто из них не произнес ни слова.

— Спасибо, Федор, — сказала Майя, когда певица под крики и аплодисменты ушла со сцены.

— Вы знакомы со Стеллой? — Он наконец задал свой вопрос.

Майя молча кивнула. Озадаченный Федор не знал, что и думать. Лицо у художницы стало измученным и бледным, хотя, казалось, куда уж больше. Она поминутно пригубливала воду, и Федору казалось, что Майя удерживается от каких-то слов. Ему хотелось расспросить ее о певице, но он молчал, мудро решив про себя, что, если она захочет, расскажет сама. Майя тоже молчала, иногда взглядывала на него и тут же отводила глаза. Федор недоумевал — чего она ждет? Может, каких-то его слов? Несмотря на свой небедный жизненный опыт, он терялся и, наконец, предпочел выждать. Молчащий человек значителен, некоторым вообще лучше не открывать рта. Правда, последнее к нему не относится, он умел говорить и оставаться при этом значительным.