Инна Бачинская - Вторая невеста

Католические монахини в чепцах с громадными торчащими крыльями, черные с белым, снова спиной к зрителю, смотрят на обнаженную девочку, она как восковая свеча, голубовато-прозрачная, тонкая, нежная, голубые соски, темный треугольничек внизу… В спинах, старых, покатых, квадратных, вожделение, ненависть, зависть… «Девочка».

Пейзаж… равнина серо-лиловая, безнадежная, плоские едва угадываемые человеческие фигуры, бесконечные вереницы фигур. «Вечность».

Мужчина и женщина в немыслимом сплетении ног и рук, гротескно-выпуклом напряжении мускулов, закатившиеся глаза женщины, их слившиеся окровавленные губы, хребет мужчины с цепочкой острых позвонков среди белых простыней с выписанными мельчайшими складочками… «Coitus».

Федор достал носовой платок и промокнул взмокший лоб.

Дерево, растущее из ладоней. Картина, о которой говорила Полина. Женщина в наряде невесты, с букетом белых цветов, мужчина обнажен, со тщанием выписаны анатомические детали. «Вчера».

Полуразрушенный дом, заброшенный двор — в трещинах плит торчит трава. Дверь наглухо забита досками, видны мельчайшие узоры древесины, ручка вырвана «с мясом», вместо нее — черная дыра с острыми краями. В неосвещенном углу двора свален старый линялый хлам — разорванные платья, блузки с оторванными пуговицами, красные босоножки со сломанными каблуками, розовая кружевная дамская вещичка, кукла без глаз, облезшая косметика, исписанные грязные листки… Из-под хлама — женская рука, не то искусственная, не то настоящая. «Ответ».

Сине-сизая бесконечная равнина, на горизонте неровный слабый свет. Женщина, такая же сине-сизая, без глаз, без рта, стоит с опущенными руками. На голове венок из зажженных свечей. «Одиночество».

Скрюченный паук, подвешенный на красной нитке в чьих-то пальцах — снова преувеличенное внимание к деталям: выпученные круглые глаза, мохнатое брюшко и лапки, папиллярные линии на подушечках пальцев… «Судьба».

Были еще изображения парящих в пространстве бесформенных конструкций из металла, дерева, гипса, с открытыми ячейками-окнами, из которых выглядывали глаза, языки, руки. Но в этих смысла он вообще не увидел.

Да…

Федор подошел к окну. Из него была видна парковка, его собственный белый «Форд» и приземистый темно-зеленый с низкой посадкой «Ягуар» — капитан Астахов сказал бы презрительно: «пузотерка». Женщина в черном открытом платье, нагнувшись, доставала из машины сумку и широкополую черную шляпу. Заинтересованный Федор пригляделся.

Она повернулась, взмахнула головой, откидывая длинные пепельные волосы, и пошла к галерее, ступая размашисто и твердо. Федор узнал ее. Это была Майя Корфу.

— Савелий, а ты знаешь, что такое метареализм? — спросил Алексеев своего друга Зотова вечером за рюмочкой коньяка в «Тутси».

— Читал что-то, — не сразу ответил Савелий. — Это такое направление в поэзии, сравнительно новое… теория динамичного хаоса, подсознание, метафизический потенциал… Вообще-то я не очень в этом понимаю, Федор.

— Я про живопись, Савелий.

— Тут я еще меньше смыслю. А что?

— А ты знаешь, что у нас открылась выставка знаменитой художницы Майи Корфу? Она наша, местная, но сейчас живет в Италии. Майя пишет в стиле метареализма, как говорится в буклете. — Федор вытащил из кармана длинный узкий каталог и протянул Савелию.

Тот взял, внимательно рассмотрел.

— Сегодня я был на выставке госпожи Корфу, — сообщил Федор.

— И что?

— Даже не знаю, что сказать. Если бы я был психоаналитиком, я бы решил, что эта женщина несчастна, одинока, видит мир вверх ногами и сексуально озабочена. И прячется. Но я далек от мысли, что автор и его произведение находятся в гармонии. Часто это просто товар, способ потрафить моде и сделать деньги. Хотя случается и гармония, конечно.

— Почему прячется?

— Почти все персонажи стоят или сидят спиной к зрителю.

— Тебе не понравилось?

— Трудно сказать… Понравилось, пожалуй. Необычно. Она прекрасная рисовальщица с утрированным интересом к деталям. Как по-твоему, Савелий, чем современный художник отличается от живописца старой школы? Эпохи Возрождения, например?

— Техникой, наверное, потом… сюжетами.

— Сюжетами в первую очередь. Те писали библейские и жанровые сцены, пейзажи и портреты, жизнь была нетороплива и размеренна, и живопись ей соответствовала. А сейчас главное динамика и быстрая смена картинок. Чтобы привлечь зрителя, художник изощряется, пугает и фантазирует. Эквилибристика на грани фола. Ты, Савелий, вообще знаком с современной живописью?

— Не очень. Но все это существовало всегда, Босх и еще один… итальянец, очень странные картины.

— Босх был один. А теперь их много — футуризм, космизм, символизм, метареализм и еще много всяких «измов». Такой же всплеск, как в начале двадцатого века, в годы смуты и потрясений. Красиво, зрелищно и, главное, непонятно — открывает простор для умствований. Когда я был в галерее, приехала Майя Корфу.

— Красивая?

— Как тебе сказать… нет, пожалуй. Вернее, не знаю. Интересная, значительная, уверенная в себе женщина. Успешная. Кстати, ее картины продаются в интернет-абстракт-гэлэри «Витро», и цены на них весьма и весьма высоки. Нам с тобой они не по карману. Так что сходи и посмотри, пока не поздно.

— А как ты туда попал?

— Мне рассказала о выставке одна девушка, и я решил посмотреть, чтобы не отстать. А потом сразить ее глубокими суждениями. Вот пока тренируюсь на тебе. А тебе не приходило в голову, что модернизм в изобразительном искусстве интереснее, чем в литературе?

— Я как-то не думал об этом…

— Честной компании! — раздалось у них над головами, и капитан Астахов плюхнулся на свободное место рядом с друзьями. — О чем грустим?

— Федя сегодня был в художественной галерее, — сообщил Савелий.

— С какого перепугу?

— Там выставка Майи Корфу…

— Той самой? Что-нибудь нарыл? — спросил Коля.

— В каком смысле?

— В прямом. Ты же рванул туда из-за Алины Поляковой. Я говорил с дежурной, она работала пятнадцатого июля. Говорит, было столпотворение — журналисты, фотографы, художники… Девушку в белом платье и красном жакете она запомнила, та пробилась к художнице и попросила автограф. Корфу расписалась на буклете.

— Ты думаешь, что она… — спросил Савелий.

— Кто? — вопросом на вопрос ответил Коля.

— Художница!

— Художница как художница. Пить будем?

— Подожди, Коля! Я говорил с парнем из «Магнолии», он вспомнил, что девушка, похожая на Алину Полякову, была с мужчиной… — сказал Федор.

— В черных перчатках? — перебил его Коля. — Знаю, он уже сознался. Говорит, был тут один… очень подозрительный тип, вопросы задавал. И я, говорит, сразу все вспомнил. Я заскочил показать ему фотографии Поляковой, сделанные пятнадцатого июля ее подружкой. Она забыла о них, а потом вспомнила и позвонила.