Кирилл Казанцев - Черный трафик

— Ты че наглеешь, урод? — процедил сквозь зубы Ольховец.

— Подумай, — спокойно предложил Антон, — а может, это и не наглость вовсе, а просто требование уважения к себе со стороны полиции. Требование человека, который ни в чем не виноват, абсолютно. Или же все так, как я уже говорил. Я человек со связями, сюда приехал по важным делам, и тебе все это боком выйдет. Выбирай вариант по своему вкусу, а уж потом оскорбляй сколько тебе влезет. Бывают в жизни ситуации, когда твои натренированные кулаки не помогут. Дело может оказаться серьезнее карате. Давай так: ты, как и положено, объясняешь мне причину моего задержания, а потом уже задаешь вопросы по существу. Вежливо объясняешь, вежливо задаешь!

Ольховец примерно с минуту смотрел в холодное лицо задержанного. Чувствовалось, что внутри у старшего лейтенанта идет нешуточная борьба, борьба здравого смысла с эмоциями. Этот светловолосый парень, возможно, и блефует, говоря про свои связи и последствия. Многие в этом кабинете вели себя так же. Но что-то подсказывало Ольховцу, что в данном случае дело блефом не очень пахнет. Странный какой-то парень: слишком спокоен, даже в камере вел себя без нервов. А это может означать как потенциальную невиновность, так и виновность.

И как некстати зазвонил мобильник у старшего лейтенанта. Ага, не начальство! Очень здорово, пусть побесится. Антон понял по отдельным словам и междометиям, что звонила женщина, точнее девушка. Ольховец грубовато отшил свою знакомую и швырнул мобильник на стол. Из колеи его этот звонок выбил окончательно, и вопросы он стал задавать какие-то бестолковые. Антон все никак не мог понять, к какому преступлению его хотят притянуть за уши, в чем конкретно подозревают. А потом ему в голову пришла идея.

Продолжая недовольно отвечать на вопросы Ольховца, огрызаясь, споря с ним, он стал постепенно разыгрывать начало приступа. Неважно какого, так, общие признаки, главное, чтобы напугать. Потихоньку тер виски, жмурился и крутил глазными яблоками, вытирал рот, как будто у него там, в уголках, скапливалась слизь. Потом начал глубоко и болезненно вздыхать, словно ему не хватало воздуха. Оперативник вел себя так, как Антон и предполагал, то есть делал вид, что этих ужимок не замечает, считает их симуляцией. Опытный? Ну-ну!

Антон вдруг покраснел, причем так, что лицо стало пунцовым. Сделать это просто, если умеешь напрягаться, чтобы кровь к лицу прилила. Потом приподнялся на стуле, бестолково схватился руками за край стола и… повалившись прямо на стол перед оперативником, стал биться в конвульсиях.

Ольховец подскочил на своем кресле как ужаленный. Матерясь, он стащил Антона со стола и усадил на стул. Антон, заваливаясь то на один бок, то на другой, сдавленным голосом принялся объяснять, что ничего страшного, что у него такое бывает, когда перенервничает. Это пройдет, только полежать надо. И обязательно на правом боку.

Матерясь, оперативник схватил Антона под мышки и поволок к двери. Здесь дело пошло уже лучше. Антон почти сам доковылял, извиняясь, до камеры, по стенке добрался до свободной лавки и повалился на нее со стенаниями и болезненными возгласами. Лохматый парень в драной майке все спал и никак не реагировал. Дверь захлопнулась, и Антон услышал, как Ольховец кому-то велел посматривать на задержанного. Глазок в двери почти сразу открылся, а через несколько секунд закрылся. Потом послышались удаляющиеся шаги.

Антон вытер рот и уселся на лавке. Расстегнув пару пуговиц на рубашке, он осторожно вытащил из-за пазухи мобильный телефон Ольховца, который стянул со стола во время приступа. Визитку Суюнова у него отобрали вместе со всеми вещами, но номер Антон помнил и так. На память он никогда не жаловался.

— Але? Артур Робертович? Извините, что беспокою, это Антон Копаев. Беда у меня, ваша помощь требуется. Нет, все не так страшно, просто меня какие-то местные полицейские почему-то арестовали и держат в камере. Какие-то дикие обвинения предъявляют. Уверяю вас, я чист перед законом, могу даже поклясться. Это недоразумение, и помочь мне может только местное полицейское начальство. Боюсь, что ретивые работники дров наломают. А? Да, в РУВД. Спасибо, Артур Робертович! Заранее благодарен вам за помощь. Вон уже бегут! Сейчас телефон отберут…

Дверь распахнулась так, что задрожали стены. Взбешенное лицо старшего лейтенанта Ольховца уставилось на Антона, который, поджав одну ногу, с довольным видом разговаривал по его телефону.

— Ну-ну, — протестующе выставил Антон перед собой ладони, — только без нервов. Я не в Америку звонил! Только школьному другу в ваш областной ГУВД!

Ольховец, готовый от гнева воспламениться, подошел и рывком выхватил из руки Антона телефон, машинально взглянув на номер, по которому тот звонил. Ударить или иным способом выразить свое негодование он не решился, только выругался в адрес абстрактного раздражителя и, топая ногами, вышел в коридор. Дверь с грохотом захлопнулась. Как Антон полагал, теперь не очень надолго.

Прошел еще час. Вот и шанс проверить, насколько господин Суюнов честен в своих обещаниях. Это первое. А второе — насколько его вес в местном обществе соответствует декларируемому. Иными словами, будет ли он помогать и сможет ли он помочь. Приятная неожиданность, но дверь открылась, и угрюмый, но вежливый помощник дежурного, топорща чапаевские усы, предложил Антону выходить. Именно предложил. Что-то в верхах сдвинулось.

Прапорщик сам повел Антона на второй этаж, но в другое крыло здания. Здесь и стены были чище и лучше покрашены, и светильники на потолке новее. Антон понял, что ведут его к начальству. Ему стало интересно, а как оно себя поведет. Будет «бочку катить» на подчиненных или требовать, чтобы Антон с пониманием отнесся к задержанию. Чисто теоретически мог быть и третий вариант, о котором думать не хотелось. Однажды Антону приходилось уже прыгать с третьего этажа одного захолустного РУВД, а потом на него неделю охотились. Но там была родная область и знакомая природа, и тут и прятаться негде, кроме как в камышах.

Точно, его подвели к двери с табличкой «Нач. районного управления внутренних дел полковник полиции Буренин В.А.».

Это обнадеживало и в плане связей Суюнова, и в плане порядочности полицейского начальства. После короткого «разрешите» Антона завели в просторный светлый кабинет, где жужжал кондиционер и отсутствовал застарелый табачный запах. Да и сам полковник выглядел как-то свежо и бодро. Широкоплечий, со здоровым цветом широкого лица и густыми бровями, он был олицетворением правильного образа жизни и отказа от всяких пагубных привычек.

— Проходите, Копаев, проходите, — сочным командирским голосом велел полковник и тут же жестом отпустил прапорщика.