Ксения Баженова - Алые звезды Прованса

Мари какое-то время не могла пошевелиться, ей казалось, что у нее остановилось дыхание. Слезы сами собой катились по щекам, и неизвестно, сколько она так сидела, в себя ее привело раздавшееся из-под подушки мерное похрапывание Макса. Она встала, сделала то, что была должна, и с абсолютно каменным лицом вышла из комнаты, направившись в гостевую комнату.

Там Мари переоделась и сидела на кровати, тупо глядя в стену до тех пор, пока не раздался звонок в дверь и не начался переполох. Тогда она вышла. Мадам, неприбранная, в халате, отчитывала вошедших полицейских:

– Мы никого не вызывали! Я буду жаловаться.

– Мадам, но с вашего номера поступил звонок. Возможно, в вашем доме находится подозреваемый в убийстве.

– Вы сошли с ума! Никто из нас в полицию не звонил. – Она заметила гостью. – Мари! Ты ведь не звонила в полицию.

– Звонила. Это я вызвала полицейских. Я кое-что знаю и нашла у Макса в кармане кольцо, которое он подарил своей будущей жене, и дневник, где она описывала, как следила за ним. Я думаю, он не хотел никому раскрывать своих секретов и убил Таню из-за этого дневника. Да, наверное, надо начать с того, что Таня пропала.

– Где сейчас находится месье?

– Он у себя в спальне.

– Мадам, проводите нас, пожалуйста.

– Я?! Я никуда не пойду. Я буду разговаривать только в присутствии адвоката. – Мари никогда не видела Аннет в таком состоянии. Трясущаяся, жалкая женщина. Как она могла ею восхищаться?

– Ваше право. Мадмуазель, будьте любезны…

Мари повела полицейских в спальню. Макс лежал в той же позе, в какой она его оставила, и похрапывал. Один из полицейских потряс его за плечо. Макс что-то пробурчал и отмахнулся. Тогда полицейский посадил его на кровати. Макс потряс головой и ничего не понимающими глазами уставился на представителей порядка и на Мари.

– Мадмуазель, где вещи, о которых вы говорили?

– Кольцо в кармане пиджака, дневник в тумбочке.

– Вы к ним прикасались?

– Да, конечно. Когда Макс заснул, я, испугавшись, что могло случиться самое страшное, решила осмотреть его вещи. И вот сначала наткнулась на кольцо. А потом в панике стала искать еще что-нибудь, ну просто инстинктивно, и нашла дневник.

– Какой дневник, какое кольцо? – Макс ничего не понимал.

Полицейский попросил его встать и досмотрел его одежду.

– Вам знакомо это кольцо? – спросил он, достав украшение из кармана его куртки.

– Ддда.

– Вы подозреваетесь в убийстве. Просим проехать с нами в участок. – И полицейский мотнул головой в сторону двери. Выходя, Макс обернулся на Мари:

– Сука.

– Попрошу без оскорблений.

– Мадмуазель, вас мы тоже просим проехать с нами для дачи показаний.

– Конечно, я расскажу вам все, что знаю.

– Предательница! Лгунья! А я относилась к тебе, как к родной дочери! Ты уволена. Можешь больше у нас не появляться! – сыпала оскорблениями вслед Мари мадам.

Вернувшись из полицейского участка домой, Мари достала спортивную сумку и стала на автомате складывать в нее вещи. Лицо ее ничего не выражало. Спустилась в магазин. Отец рубил на части куриные тушки.

– Пап, дай ключи от домика. Хочу на пару дней смотаться отдохнуть.

– Странная просьба. Последний раз ты ездила туда, когда мать еще была жива.

– Какая тебе разница? Просто дай ключи. Или я поеду без них.

Отец порылся в ящике буфета, кинул ей связку.

– Спасибо.

– Мари! – услышала она, когда складывала вещи в багажник. Обернулась. У калитки дома стоял парень в спортивной куртке с капюшоном, в темных очках и с бородой. Он направился к ней, а она пыталась сообразить, что же в его облике ей отдаленно знакомо. Он подошел совсем близко и поднял очки:

– Привет, Мари.

– Это ты?!

– Давай отъедем куда-нибудь. Надо поговорить.

Жан обыскал все возможные места в доме, но дневника так и не обнаружил. Куда же могла деться эта чертова тетрадка? Он набрал номер Мари, никто не отвечал. Не может быть, чтобы это сделала она? Но больше никто в его доме не появлялся. Черт, как сквозь землю провалился! Жан нервничал. Это случалось с ним крайне редко. Он подошел к комоду, на котором стояли три фотографии. Одна черно-белая, из прошлой жизни, когда он был еще Ваней. Фотография деда. Он никогда не просил его помочь, потому что стал не таким, как мечтал дед, и ему было за это стыдно. Только, когда становилось трудно, он смотрел на фото и вспоминал себя маленького, их жизнь, и это давало ему силы. Две другие цветные. На одной – его так называемая семья: мать, отчим и на переднем плане близняшки, которых он, наверное, любил. По крайней мере, видясь с ними, он испытывал истинную радость, и они отвечали ему взаимностью. Ваня любил детей, но своих не хотел, видимо, близняшки заменяли ему их. Он любил позвонить им и поболтать по телефону, узнать, как дела, послушать их сплетни о друзьях и подружках. Женщина на третьей фотографии, пожалуй, добавила последние штрихи к тому, чтобы его жизнь стала такой, как сейчас. И эта жизнь вполне его устраивала. Постояв около любимых фотографий, он снова принялся искать дневник. Тетрадки нигде не было. Ему стало очень страшно, в горле стоял горький ком. Он поклялся себе, что если найдет его, то больше никогда, никогда не станет заниматься тем, чем он занимался. Хватит этих экспериментов, хватит опытов над людьми. Он сейчас – просто жалкая пешка в руках этой сумасшедшей Мари. Она обманула его, это точно она забрала дневник. Как он мог ей поверить, впутаться в эту иллюзию. Ведь с самого начала все про нее было понятно. Он расслабился, отпустил себя в надежде на счастье. Только пусть найдется этот чертов дневник, только пусть все прояснится. Он уедет, будет заниматься с близняшками, найдет работу, добрую, любящую жену. Или останется здесь, но откроет какой-нибудь благотворительный фонд, опыта в этом деле ему не занимать, деньги у него есть. Ему уже за сорок, а у него ни семьи, ни детей. Пора заканчивать с этим безумием. Он пообещал себе, и этого достаточно. Ваня всегда умел держать данное слово.

Почти год он прожил в Испании, помогал отчиму в бизнесе, общался с мамой, последовав завету цыганки Миллы, и сестренками, и думал, чем заняться дальше. Мысль о казино не оставляла его, но уже не хотелось создавать крупные заведения городских масштабов, с неизбежной возней с документами, разрешениями и прочим. Он хотел сделать что-то свое, некий закрытый клуб, и думал об идее, которая стала бы ключевой.

Однажды он получил письмо от старой коллеги по фонду мадам Роше. Они переписывались с тех пор, как Ванин отчим прикрыл этот вид деятельности. У мадам Роше своих детей не было, она всегда относилась к Ване очень тепло, и они так сдружились, что последнее время он даже останавливался не в гостинице, а в ее парижской квартирке. В письмах они делились новостями, она очень интересовалась его семьей, он отправлял ей фотографии, рассказывал об успехах близняшек. Но это письмо отличалось от других. Премилая старушка, обладающая живым умом и оптимизмом, приглашала Ивана к себе. Нет, она всегда приглашала его и говорила, что будет рада видеть Жана в любой момент, но тут она писала, что собирается надолго уехать и очень хотела бы его перед отъездом повидать. Ваня понял, что безумно соскучился по Парижу. Он купил билет, и через пару дней они пили кофе на ее маленьком балкончике с видом на реку.