Наталья Солнцева - Натюрморт с серебряной вазой

– У нас – свобода слова, – усмехнулся Лавров. – Некоторые уже твердят, что Ордынцева вампир укусил и всю кровь выпил. Я лично слышал.

– Это горничная сплетню придумала. Не та, которая труп обнаружила, а вторая. Ушлая баба. Ленивая и дурная на язык. Вампир! Взбредет же такое в голову!

– Должно быть, что-то видела краем глаза, что-то подслушала. И персонал отеля, и постояльцы наверняка обсуждают случившееся, и у каждого – своя версия. Это я вам как бывший опер говорю.

Корреспондент газеты «Таманский вестник» угрюмо кивал.

– Обидно, что статью зарубили, – вырвалось у него. – Сатрапы! Им начхать на людей! Вдруг эфа еще кого-нибудь укусит? Долг журналиста…

Лавров перестал его слушать. Он подумал о развалинах позади сквера, где пряталась Руслана. Змея могла заползти в любую дырку и просидеть там до следующей ночи. А как стемнеет – выйти на охоту. Надо же ей питаться, в конце концов? Голод – не тетка.

Впрочем, искать эфу – все равно что искать иголку в стоге сена. Времени уйдет уйма, а толку, скорее всего, не будет.

– …пусть увольняет! – пыхтел Игорь по поводу главного редактора. – Без работы не останусь. Дядька в свое кафе возьмет администратором. Давно предлагал, да я не шел.

– Твой дядя держит кафе?

– Целых два. Одно в Тамани, второе – на выезде, придорожное. Там штат еще не укомплектован.

– Ресторанный бизнес – это хорошо, – рассудил Лавров. – Ты мне вот что скажи. Есть у вас в станице ресторан «Медуза»?

– «Медуза»… – Парень перестал размахивать руками и наморщил лоб. – Я все наши общепитовские точки знаю наперечет. Но «Медузы» среди них нет. А что?

– Да так… название оригинальное.

– Мне не нравится, – честно признался Игорь.

– Ладно, бог с ним…

– Когда вдова приедет за телом? – в свою очередь поинтересовался «папарацци».

Видимо, он еще не совсем отказался от идеи напечатать сенсационный материал. И нащелкать фоток. Жена погибшего в трауре на пороге полицейского участка…

– Как только будут соблюдены все формальности, – ответил Лавров. – Полагаю, вдова может прислать своего представителя. Все зависит от того, где будут хоронить Ордынцева. Он ведь родом отсюда.

– Да вы что? – ахнул журналист. – Наш, станичный?

– Кажется, ваш. Мать увезла его из Тамани еще ребенком.

Парень с сожалением покачал головой. Вряд ли столичного бизнесмена похоронят на здешнем кладбище. Из Москвы на могилку ездить больно далеко.

– Я бы мог классный репортаж отгрохать, – разочарованно протянул он. – Эх, не судьба!

Лавров по-свойски похлопал его по плечу.

– Не огорчайся, друг. Лучше скажи, тебе удалось заглянуть в номер, где произошло… где умер Ордынцев? – поправился он.

– Не сразу. Пришлось долго просить. В общем, я прорвался, когда тело уже выносили. Приподнял простыню, взглянул… и обмер от ужаса. Я покойников боюсь.

– Вспомни, не попадалась ли тебе на глаза какая-нибудь старинная вещица?

– В номере? – Игорь задумался, мысленно возвращаясь в двухкомнатный люкс на первом этаже отеля «Шато». – Нет… обычный гостиничный антураж. Одежда была раскидана… женская и мужская. Сумка дорожная на полу стояла… дорогая, кожаная. Больше ничего такого…

– Вазы там не было? Серебряной, с двумя ручками… вот такой? – Лавров показал примерный размер сосуда.

– Не знаю… Я не видел…

– Криминалисты должны были сделать полную опись изъятых вещей. Не мог бы ты уточнить, включили туда вазу?

– Она антикварная была? Небось кучу бабла стоила? – оживился журналист. – Думаете, ее кто-то из обслуги спер? Под шумок? А что? Могли…

На его лице отразилась напряженная работа ума. Статья о похищенном в гостинице раритете тоже увлекла бы читателей. И в Интернете будет что разместить.

– Я не уверен, брал Ордынцев вазу в номер или оставил ее на яхте, – остудил его пыл детектив. – До выяснения сего обстоятельства я попросил бы тебя никому ничего не говорить.

– Но мы еще встретимся? – обрадовался Игорь.

– Обязательно. И обменяемся добытой информацией, – заверил его Лавров. – Ты узнай, попала ли ваза в опись и если да, то где она находится. Надежно ли ее спрятали. Вещь редкая, сам понимаешь.

– Еще бы. Антиквариат нынче в цене.

Они обменялись визитками. Лавров дал журналисту липовую, на которой он значился как частный детектив. Но номер телефона там был указан настоящий.

– Кстати, дай-ка мне адресок опытного эксперта по древностям. Есть у вас такой?

– Можно в музей подойти, – предложил парень. – Вы думаете, украденную вазу выставят на продажу?

Несмотря на то что они как будто подружились и Лавров перешел на «ты», Игорь все еще не мог преодолеть внутренний барьер и обращаться к собеседнику по-свойски. Он не так легко сходился с людьми. Это не способствовало его профессиональному росту. Но что поделаешь?

– Не следует торопиться с выводами, – предостерег его детектив. – Мы пока не знаем, где ваза. Я доберусь до яхты, тогда все станет ясно.

– Старинную вещь потребуется оценить! – будто не слыша, продолжал журналист. – Кто у нас лучший спец? Так-так-так… пожалуй, обратитесь к Кирчуку. Не помню, как его зовут… но адресок дам. Вернее, покажу. Идемте…

Москва

Виктор ненавидел себя, ненавидел Раметова, ненавидел женщину, которая сломала ему жизнь. Руся – так он называл ее, по-бунински [6]поэтично и мягко. И с тех пор не мыслил называть ее по-другому. Она тоже придумала ему милое прозвище – Вик.

Они оба были несовременными, «отставшими» от модных веяний, и это сблизило их. Зачитывались классикой, ходили в театр, много спорили. Оба собиралась заниматься журналистикой, поступили в университет…

Русю отчислили с четвертого курса за неуспеваемость. Виктор до мельчайших деталей помнил тот морозный солнечный день, когда пришел к Русе домой уговаривать ее не бросать учебу. Ему открыла другая женщина – холодная и неприступная, неумолимая и при этом трогательная в своей смиренной красоте. Тогда он не понимал, что она – дитя контрастов. Наивность сочеталась в ней с невозмутимой рассудочностью, а нежная страстность – с удивительным равнодушием.

«Зачем я тебе? – спросила она, не давая ему высказаться. – Мы с тобой слишком разные, Вик…»

Вот так сюрприз! Разные. До сих пор они увлекались одним и тем же, читали одно и то же, даже угадывали мысли друг друга. Когда, в какой неуловимый и страшный миг все изменилось?

«Я люблю тебя…» – вырвалось у Виктора то, что и без его признания было ясно.

«Ты будешь страдать и заставишь страдать меня, – заявила Руся, выскальзывая из его объятий. – Я хочу наслаждаться жизнью, а не прозябать. Хочу всего и сразу. Если мы сойдемся, ты станешь упрекать меня в бесчувствии, в корысти и расчете. Потом начнешь пить, изводить меня ревностью…»