Виктор Пронин - Чисто женская логика

Подчиненные молча склонили головы.

— Крутовато — это как? — поинтересовалась Касатонова.

— Судьбы пошатнулись! — весело сказал Цокоцкий, — Да, мы устояли на ногах, не рухнули в грязь, на дно... Но могли. И если ваш следователь надумает искать убийцу по мотивам преступления... Мотивы есть едва ли не у всей конторы.

Смело можно выстраивать всех нас в плотные ряды и вести в камеры предварительного заключения! — куражился Цокоцкий. Видимо, коньяк подействовал на него сильнее, чем на гостью или же он и до этого принял хорошую дозу.

Касатоновой почему-то подумалось, что и эти вот пришедшие мужички из бухгалтерии и отдела снабжения тоже сейчас, сразу же после ее ухода, пропустят по хорошему стакану за упокой балмасовской души.

— Вы уже уходите? — фальшиво огорчился Цокоцкий, увидев, что Касатонова потянулась к своей сумке.

— Пора. Труба зовет! — Всего доброго, спасибо за помощь. Родина вас не забудет.

— Оставьте телефон, Екатерина Сергеевна! Мало ли чего... Вдруг рука дрогнет, номер наберет, а?

— О! Нет проблем! — и она быстро написала свой номер на первом подвернувшемся листке бумаги.

— Надеюсь, на просторах этого уголовного дела мы еще столкнемся, — не то спросил, не то попросил Цокоцкий.

— Наверняка! — уверенно ответила Касатонова и вышла из кабинета. — Всего доброго! — попрощалась она и с секретаршей.

Выйдя в коридор, Касатонова посмотрела в одну сторону, в другую и безошибочно направилась к лестнице. Но, спускаясь на первый этаж, остановилась на промежуточной площадке — что-то заставило ее остановиться. Прошли какие-то мгновения, пока она увидела, что здесь курилка и, как каждый курящий, едва вдохнув слабый запах папирос, окурков, дыма, тут же поняла, чего ей больше всего хочется в этот момент — закурить.

Касатонова осмотрелась, повесила свою сумку на кран батареи парового отопления, вынула пачку сигарет, щелкнула прозрачной зажигалкой и уже намеревалась было углубиться в свои скомканные мысли и подозрения, как вдруг услышала веселые голоса. По лестнице спускалась девушка, смеялась какой-то наверняка глупой шутке, потому что молодые и красивые охотно смеются именно глупым шуткам, находя в них нечто такое, что недоступно остальным — старым и некрасивым. В руках у девушки был открытый торт, за ней шел, видимо, создатель глупой шутки — парень с двумя бутылками шампанского.

— По какому случаю пьянка? — спросила Касатонова настолько требовательно и сурово, что девушка опять залилась веселым смехом.

— Еще не придумали!

— Совершеннолетие у нас, совершеннолетие, — ответил парень.

— Хорошее дело. Много будет гостей?

— Второй раз наверняка бежать придется, — проходя мимо Касатоновой, парень приподнял бутылки шампанского, показывая, что именно он имеет в виду.

— Хорошее дело, — повторила Касатонова и озадачилась.

Что-то было не так, какое-то нарушение здравого смысла происходило у нее на глазах, а она никак не могла сообразить, в чем дело. И, наконец, поняла — хозяин-то убит! Почти во всех кабинетах повестки на столах, вызовы к следователю, голова прострелена, труп в морге, у входа портрет с черной ленточкой, а у них смех, веселье и суета, как пела когда-то Шульженко.

Ни фига себе!

Касатонова затянулась, чуть прикрыв изумленные свои глаза и, выдохнув дым, опять озадачилась. На полу в живописном беспорядке были разбросаны окурки, некоторые лежали, правда, в ведре с песком, видимо, не все курильщики промахивались и в ведро все-таки попадали. Но не это ее изумило — примерно четверть всех окурков были коричневого цвета. И почти все докурены до фильтра.

— Инте-е-ресно, — протянула она вслух и чуть прижалась спиной к батарее — в этот момент мимо нее проходили несколько женщин с оживленными лицами, впрочем, можно сказать, что лица у них были скорее возбуждены — их разговор ни одну не оставил равнодушной. Речь шла об отпусках, температуре воды на Черном море, купальниках. — Кошелки старые, — пробормотала Касатонова. — Им еще о купальниках думать! В чем покойника в гроб положите?! Какие слова над свежей могилой произнесете?! — правда, последние вопросы она задала себе уже мысленно, только мысленно. Из чувства дурацкой добросовестности Касатонова подобрала несколько окурков и, завернув в салфетку, положила в свою сумку. — Авось, пригодятся, — пробормотала она, пытаясь оправдать себя за столь недостойное занятие.

Выйдя на улицу, Касатонова некоторое время стояла, не в силах сдвинуться с места — мимо нее с ревом, в клубах зловонных газов проносились мощные грузовики с лесом, металлом, кирпичами, какими-то грубо заколоченными ящиками.

Это была промышленная окраина города, и Касатонова в полной мере теперь знала, что это такое — промышленная окраина города. Наконец, собравшись с духом, она перебежала через дорогу и почти уткнулась в табачный киоск, прижалась к прилавку, как к спасительному берегу — лучше уж дышать табачными ароматами, нежели выхлопными газами очередного грузовика.

— Скажите, пожалуйста, — начала она и только после этого сообразила, что именно хочет спросить у продавца.

— Да, мадам? — протянул какой-то заросший субъект, отрываясь от кружки пива.

— Я люблю сигареты... коричневого цвета. Терпеть не могу белые, понимаете?

— О! — восхитился лохматый. — Какие причудливые вкусы! Какие изысканные привязанности! Какие странные капризы! — и положил перед Касатоновой три пачки.

— Прошу! — он сделал рукой царский жест, будто не сигареты предлагал, а манто.

— И они все... — Да, мадам! Коричневые, — откинувшись назад в своей будочке, парень смотрел на Касатонову действительно как человек, набросивший на ее плечи манто из редкого и дорогого меха.

— Я возьму все три, — решительно сказала Касатонова.

Покупка оказалась дороговатой, гораздо дороже, чем она предполагала, чуть ли не в сотню влетела Касатонова. Авось, — мысленно произнесла она, стараясь придать возгласу бесшабашность. — Где наша не пропадала! Выживем! Выкурим!

Касатоновой повезло — троллейбус остановился так удачно, что дверь распахнулась прямо перед ней. Она впрыгнула внутрь и тут же упала на свободное сидение. Да еще и села она с правой стороны, так что ей были хорошо видны прохожие, витрины, киоски, забегаловки. Касатонова любила наблюдать городскую жизнь сквозь громадное троллейбусное окно. В свой район ей предстояло добираться более получаса, и она заранее предвкушала наслаждение от этого маленького путешествия, тем более, что троллейбус шел по местам, где она почти не бывала, по незнакомым местам посчастливилось ей ехать в этот день.

Но, странное дело, обычной радости, которая всегда посещала ее в таких случаях, она не ощущала. В ее прошлой размеренной жизни все было согласовано, выверено, все имело один-единственный смысл и одно значение. Да, конечно, она могла поступить и так, и этак, но всегда легко было предвидеть, какой результат получится в первом случае, какой — во втором. События, в которые совершенно случайно окунулась Касатонова, оказались настолько многозначны и непредсказуемы, что она попросту в них запуталась. И, неотрывно глядя в окно троллейбуса, не видела ни прохожих, ни уличной суеты, вообще не видела ясного дня, который простирался за пределами троллейбуса.