Виктор Пронин - Чисто женская логика

— Какой красивый халат! — невольно восхитилась Касатонова.

— Вам нравится? — слабо улыбнулась Юшкова.

— Мечта жизни!

— Надо же, — Юшкова склонила голову набок, как бы в легкой озадаченности.

— Какие разные бывают у людей мечтания, — она села в кресло, закинув ногу за ногу, обнажив коленку, неплохую коленку, как успела заметить Касатонова.

— А о чем мечтаете вы? — Касатонова тоже расположилась в кресле, но, поскольку была в брючках, состязаться с Юшковой в достоинствах коленок не могла.

— Вы не поверите — ни о чем.

— Неужели так бывает?

— Все бывает, — Юшкова все с той же вялостью вынула из пачки коричневую сигарету, прикурила и бросила зажигалку через стол Касатоновой. Дескать курите, если хотите.

— У вас в конторе, как я заметила, все курят коричневые сигареты.

— Не все, — Юшкова усмехнулась, выпустила дым к потолку. — Только подозреваемые.

— Подозреваемые? — Касатонова устремила на хозяйку изумленный взор. — В чем?!

— В убийстве, в чем же еще... В убийстве.

— Боже! Вся контора под подозрением?!

— Ну я-то уж во всяком случае.

— Вы?!

— Не надо, — устало вздохнула Юшкова. — Я видела, как вы из моей пепельницы окурки изымали. Это тоже входит в обязанности курьера? — Юшкова посмотрела на гостью сквозь дым, но прямо, в упор, улыбчиво и понимающе.

— Заметили? — простодушно восхитилась Касатонова.

— Вы были не слишком осторожны. Видимо, недостаток опыта. Или была другая причина?

Касатонова молча порылась в своей сумочке, вынула пачку сигарет и показала Юшковой. Сигареты были коричневые. Почему-то она захватила их с собой.

В полной уверенности, что поступает правильно, захватила одну из трех пачек, которые купила в киоске у заводоуправления два дня назад.

— Видите? — спросила она. — Коричневые.

— И что же из этого следует?

— Из этого следует, что я действительно стащила у вас окурок. С единственной целью — показать в табачном киоске и купить точно такие же. Мне понравился их запах.

— Да-а-а? — протянула Юшкова. — Надо же как бывает... Извините. А я, честно говоря, решила, что вы подосланы, что мне надо с минуты на минуту ждать ареста.

Уже начала дом готовить к долгой разлуке, — она обвела взглядом комнату.

Касатонова последовала ее примеру, но никаких прощальных приготовлений не заметила. — Внешне, вроде, ничего не изменилось, — Юшкова отвечала на ее непроизнесенный вопрос. — Цветы по соседям разнесла, долги заплатила, коммунальные платежи, из прачечной белье забрала, деньги спрятала, еще кое-что пришлось прятать, — Юшкова не закончила, предлагая гостье самой уточнить, что именно она припрятала.

— Наряды? — Касатонова решила не упускать представившейся возможности.

— Слышали анекдот... Заходит таможенник в купе и спрашивает... Оружие?

Наркотики? Взрывчатка? Антиквариат? А пассажиры отвечают... Спасибо, у нас все есть. Разве что чашечку кофе.

— Хотите сказать, что оружие и наркотики тоже пришлось отнести в тайник?

— Конечно, — кивнула Юшкова и опять затянулась. — В первую очередь.

— А потом уж деньги?

— А потом деньги, — невозмутимо кивнула Юшкова. — За деньги не судят, — пояснила она. — Да! Я так и не спросила... Вы ко мне по делу или так?

— Повестка, — пожала плечами Касатонова, поднимая с пола свою сумку.

— Значит, и на меня вышли?

— На всех вышли.

— Понятно... Труп он и есть труп. Убийца нужен, позарез нужен убийца. Труп взывает, да?

— Знаете, я как-то не привыкла к такой легкости суждений, — Касатонова посмотрела на Юшкову изумленным взглядом. — А убийца действительно нужен. Он оправдает все, объяснит и расставит по своим местам. Сейчас, когда его нет, в мире хаос и бестолковщина. Стоит ему только появиться, тут же воцарятся порядок и гармония.

— Зазвучит музыка, рассмеются дети, люди примут позы достойные и естественные?

— Да, примерно так.

— А сейчас все кривляются, делают какие-то дурацкие ужимки, прыжки, оправдываются, ищут доказательства своей невиновности, да?

— Примерно, — опять согласилась Касатонова, понимая, что Юшкова впала в какой-то ернический кураж. А не надо бы ей, не надо бы. Если уж кому и куражиться то не ей. — Я всего лишь курьер, — она нашла, наконец, в своей сумке мятую повестку и расправила ее на столе.

— А я всего лишь секретарша.

Глядя на Юшкову, Касатонова не переставала удивляться — это был совсем не тот человек, которого она видела в конторе мебельной фабрики. Там в ней чувствовалась зависимость, готовность выполнить любой приказ, каприз, не задумываясь даже о его разумности. Здесь же сидела женщина властная, снисходительная, даже ее усталость казалась значительной. Ее нисколько не взволновал вызов к следователю, она лишь усмехнулась каким-то своим мыслям, чуть повела плечом.

— Вы хорошо знали Балмасова? — спросила Касатонова.

— Достаточно. Мы жили с ним одно время.

— В каком смысле?

— В самом прямом. В одной постели. Ничего... Все получалось. Все, как говорится, путем. А потом кончилось.

— Такие вещи обычно всегда кончаются. Рано или поздно.

— У нас кончилось скорее поздно, чем рано. Как это пишут в любовных романах... Он разлюбил и ушел к другой.

— Мне это знакомо, — кивнула Касатонова.

— Кофе? — неожиданно спросила Юшкова.

— Охотно.

— Вы не торопитесь?

— Воскресенье, — Касатонова сделала легкий жест ладошкой.

— Тоже верно, — Юшкова поднялась, вышла на кухню. Ноги, как успела заметить Касатонова, у нее были плотные, даже тяжеловатые, но походка легкая.

Теперь, когда хозяйка возилась с кофе, Касатонова смогла, наконец, внимательно осмотреть комнату. Стандарт, полный, унылый стандарт. Стенка с хрусталем, две полки случайных книг, под ногами ковер, в углу телевизор, на журнальном столике пульт управления. И диван, который можно раздвигать на ночь, превращая в нечто двухспальное. Да, над диваном картина, вот картина настоящая, написана маслом, на холсте, хотя рамка простая, вроде, даже самодельная. Картина Касатоновой понравилась — подсолнухи, написанные резко, броско, с обилием краски.

— Хорошая работа, — сказала Касатонова, когда в дверях появилась Юшкова с маленьким подносом.

— Да, мне тоже нравится. В Коктебеле купила. Вернее, купил Балмасов, когда мы как-то оказались в тех краях. Выбирай, говорит. Я и выбрала.

— Будет память, — обронила Касатонова и тут же пожалела о своих словах — прозвучали они двусмысленно.

— О Балмасове? — жестко усмехнулась Юшкова. — У меня и без того достаточно причин помнить его по гроб жизни. Его многие будут помнить. По гроб жизни. Как последнего подонка. И я тоже, — Юшкова поставила поднос с чашками на столик. — Я тоже буду его помнить, как последнего подонка.