Стеф Пенни - Невидимки

— Думаю, вы ошибаетесь.

— Кто-кто?

Я в замешательстве отвечаю:

— Ваш сын. Ваш с Иво. Кристо.

Роза и ее муж переглядываются. В его взгляде сомнение. Она качает головой, пренебрежительно улыбаясь:

— Я понятия не имею, о чем вы. У меня нет никакого сына. И вообще никаких детей. Я не могу их иметь.

Я вспоминаю слова Иво о том, что она была подавлена, пребывала во власти странных иллюзий, не хотела признавать очевидного. Наверное, он был прав. Но она не производит впечатления человека, находящегося во власти иллюзий. Она просто рассержена.

Питер Харт снова берет ее за руку и подходит ближе.

— Как это ни прискорбно, моя жена… не способна иметь детей.

— Кто сказал вам об этом мальчике? — требовательно спрашивает Роза. — Не папа? И уж наверняка не Иво?

— Почему не Иво?

Она ахает. Снова и снова качает головой. Глаза у нее сверкают.

— Боже правый! — вырывается у нее наконец.

Ее муж, явно этим шокированный, поджимает губы.

— Прошу прощения, но я в жизни не слышала подобной чепухи! Если у Иво и был ребенок, то определенно не от меня. Ему просто неоткуда было бы взяться.

Она издает безрадостный смешок. Питер смотрит на нее с умоляющим видом; он определенно считает, что разговор уже зашел слишком далеко.

— Полагаю, джентльмены, на этом следует остановиться. Вы уже выяснили все, что хотели… Это… вы должны понимать, что это болезненные воспоминания…

Но Роза вскидывает на него глаза, в мгновение ока превращаясь из беспомощной барышни в железную леди.

— Я не хочу, чтобы эти джентльмены продолжали верить чужим лживым россказням про меня.

Она поворачивается от него к нам и заявляет:

— Думаю, нам следует перебраться куда-нибудь, где можно было бы поговорить. Куда-нибудь в другое место.

Мы договариваемся пойти в кафе на центральной улице. Когда Роза уходит за пальто, Питер с вымученной неодобрительной улыбкой обращается к нам:

— Прошу вас, не наседайте на нее слишком сильно. Я надеюсь, вы понимаете, что у моей жены довольно хрупкая психика.

Он произносит это чопорным тоном, как будто говорит проповедь, но взгляд у него умоляющий. Наверное, он просто не умеет говорить по-другому.

— Ей многое пришлось пережить, и…

Его прерывает появление Розы; теперь на ней бледно-зеленый жакет с подбитыми плечами, в руках сумочка. Определение «хрупкая» не слишком с ней вяжется.

— Что ж… — продолжает он, — на этом я вас оставляю. Увидимся позже, дорогая.

Он клюет ее в щеку, и она улыбается ему в ответ. Вид у него все такой же несчастный.

— Миссис Харт, давно вы знакомы с вашим мужем?

Втроем мы сидим в уголке местной кондитерской. Из-за люминесцентного освещения и электрической мухоловки, которая каждые несколько минут трещит, возвещая об очередной жертве, атмосфера тут не очень уютная.

Роза — я все еще не могу называть ее про себя по-другому — помешивает ложечкой в чашке. Она заказала блюдо с небольшими глазированными кексиками, которые теперь красуются в центре стола, светясь как радиоактивные отходы.

Вместо ответа на вопрос она делает глоток чая и с улыбкой оглядывается вокруг.

— Приятное местечко?

— Очень приятное, — говорю я.

Хен согласно кивает.

— Да, про Питера. Я познакомилась с ним, когда пыталась вырваться из моего первого брака. Выйти замуж за Иво Янко было чудовищной ошибкой. Вы ведь романи, да, мистер Лавелл?

— Наполовину. Мой отец был цыган, а моя мать — горджио.

— Возможно, вы представляете, что это такое. Мне было трудно… ну, с такой семьей, как моя… они не приняли бы меня обратно после замужества. Это позор, понимаете? Питер помог мне. Не знаю, что бы я без него делала.

— Вы были хорошо знакомы с Иво до свадьбы?

— Нет. Почти совсем не знакома. Мы встречались раза два, и ни разу наедине, понимаете? Ну, вроде как для того, чтобы посмотреть, сможем ли мы выносить вид друг друга.

— Значит, ваш брак был устроен вашими семьями?

Она кивает:

— Папа был в восторге — потому что они настоящие романи. Мама не была так уверена, но он всегда поступал по-своему.

Она смотрит в тарелку и сглатывает. Видимо, муж только что сообщил ей о смерти матери. Учитывая обстоятельства, держится она замечательно.

— Все устроили папа с мистером Янко. Я не была слишком завидной партией… с такой-то отметиной. — Она с горькой улыбкой касается родимого пятна. — Люди считали его плохой приметой.

— Ох, — бормочу я.

— А он… он был вполне красив… но вот слухи… Янко старались хранить это в тайне, но у них было какое-то семейное заболевание… я не знаю какое. Они были не слишком популярны. Наверное, они решили, что более приличной партии ни ему, ни мне все равно не светит.

Она подносит чашку к губам и делает глоток чая, собираясь с силами. А откинув назад волосы — они едва заметно взлетают, — берет с блюда ядовито-розовый кубический кекс и улыбается мне. Столь внезапная перемена настроения кажется пугающей. Роза придвигает блюдо ко мне:

— Что же вы ничего не едите? Попробуйте, очень вкусно. Здесь их сами пекут.

Мне слабо в это верится, но я послушно беру ближайший кексик — жизнерадостно-желтую блямбу, напоминающую гигантский гнойный прыщ, — и перекладываю его к себе на тарелку.

— А ваша свадьба состоялась в… в октябре семьдесят восьмого?

Она кивает.

— И долго вы вместе прожили?

— Несколько месяцев? Не больше… Мы поженились в октябре, и я отправилась кочевать вместе с Иво и его отцом — по Линкольнширу и Болотам, куда-то в те края.

— И что случилось потом?

Она вздыхает. Голова у нее опущена, взгляд устремлен на цветастую скатерть.

— Я понимаю, миссис Харт, вам наверняка трудно об этом вспоминать. Не торопитесь.

Повисает долгая пауза.

— Он не хотел иметь со мной никаких дел.

— Вы говорите об Иво?

— Ну, то есть… на следующий же день после свадьбы, когда мы остались одни… он повел себя так, как будто ему противно даже смотреть на меня. Он почти со мной не разговаривал. Я не могла понять, что я сделала не так.

Она произносит это так тихо, что мы с Хеном вынуждены склониться к ней, чтобы разобрать, что она говорит.

— Мы жили в одном трейлере, а мистер Янко в другом, но Иво проводил большую часть времени у отца. А когда я все-таки его видела, он вел себя очень холодно.

— В каком смысле?

— Ну, холодно. Недружелюбно. Постоянно был в дурном настроении. Я все время ломала голову, что я сделала не так.

— Он когда-либо был… с вами груб?

— Иногда я слышала, как он кричал на своего отца.

— А на вас он тоже кричал?

Роза принимается разглядывать крупинки розового сахара на тарелке, подбирает одну из них кончиком пальца. Она передергивает худенькими плечиками, и я вдруг вспоминаю, что ей всего двадцать пять — совсем молодая женщина, несмотря на солидную одежду и прическу.