Инна Бачинская - Голос ангельских труб

– До свидания, Ирина, – Шибаев протянул ей руку. Она, подумав, протянула в ответ свою. И, когда он уже уходил, сказала ему в спину:

– Я не писала это письмо.

Шибаев повернулся – она смотрела на него внимательно и вполне осмысленно. От ее вялости не осталось и следа. Он взглянул на Грега. Тот ответил ему недоуменным взглядом.

– Я не писала это письмо, – повторила Ирина, раздувая ноздри, и голос ее дрожал от ненависти. – Я спросила Костика про письмо. Он сказал, что ничего не знает. Он смотрел мне в глаза и говорил, что ничего не знает.

Шибаев и Грег снова переглянулись.

– Ирина, – Грег обнял ее за плечи, – пошли домой.

На крыльце он обернулся, махнул рукой Шибаеву, закричал что-то. Александр не расслышал и подошел ближе.

– Я! Ее! Напишу! – прокричал Грег. – Книгу! Кип ин тач [36], Саша!

Шибаев шел по знакомой улице. В прошлый раз он был здесь ночью. Сейчас, утром, она выглядела иначе. Полутемная от крыши-эстакады, пронизанная косыми слабыми лучами солнца, просочившегося сквозь низкие тучи, содрогающаяся от лязга частых поездов, с тротуарами, запруженными лотками с зеленью, овощами, фруктами, она была другой. Народ греб в сумки на колесах неимоверное количество снеди. Запах свежего хлеба и пирожков заставил Шибаева сглотнуть слюну. Только сейчас он почувствовал, как голоден. Напряжение, державшее его на ногах всю ночь, отступило. Серый, доктор Горбань, Прах, Рудик, все отступило. Ему казалось, он упадет и уснет прямо на тротуаре. Но сначала перекусит.

Он купил десяток пирожков с мясом, какие-то консервы, навязанные продавщицей, – толстой веселой крикливой женщиной. Двери продуктового магазина были гостеприимно распахнуты – он вошел. Задержался у витрин с мясом, не зная, что выбрать.

– Вас обслужить? – спросила здоровенная жующая на ходу тетка. Она держала в руке кусок хлеба.

– Мне четыре отбивные, – попросил Шибаев. От вида жующей продавщицы он почувствовал спазм в желудке.

– Какие? – спросила она, откусывая хлеб.

– Эти! – ткнул он пальцем наугад, глотая слюну.

Она подцепила длинной вилкой мясо, плюхнула на весы, взвесила, проворно завернула. Взглянула выжидающе:

– Все?

В колбасном отделе Шибаев ткнул пальцем в ветчину. Палец как средство общения – одно из самых выразительных. Продавщица спросила о чем-то, он не понял.

– Вам послайсать? – повторила она громче. Он снова не понял. – Порезать? – крикнула она. Шибаев кивнул. Как настоящий абориген, он греб все подряд: сосиски, колбасу, вареную и копченую грудинку. С трудом заставил себя остановиться.

С нетерпением выстоял очередь в кассу в одежном отделе универмага, держа в руках пару черных футболок и джинсы, выбранные на глаз, – сообразил в последний момент, что надо переодеться.

Тощий старик у кассы, в светлом костюме и галстуке-бабочке, громко говорил по-русски кассирше, указывая на внука – хмурого мальчика лет десяти в широких обвисших штанах и майке с дикой рожей:

– Вы только гляньте на него – как они одеваются! Это же форменный гопник! Смотреть страшно. В мое время мальчики из приличной семьи так не одевались. – Он горестно качал головой, внук индифферентно смотрел в сторону, ссутулившись и сунув руки в карманы.

Шибаев открыл входную дверь. Ему казалось, он не был здесь целую вечность. Поднялся на второй этаж. Дом звучал, несмотря на будний день – в каждой квартире работал телевизор. Голоса, музыка, пулеметные очереди и полицейские сирены…

Лилина квартира встретила его относительной тишиной. Он закрыл за собой дверь, прислушался. Квартира была пуста. Он отнес на кухню пластиковые пакеты с едой. Поднял с пола осколки разбитой чашки и пестрое полотенце. Пошарил в ящиках, нашел сковородку. Вытряхнул на стол одуряюще пахнущие продукты. Нашел отбивные, бросил на сковородку. Достал тарелки, разложил остальное. Не удержался, сунул в рот кусок ветчины. Открыл бутылку пива, жадно пил из горла, обливаясь.

Раздеваясь по дороге, отправился в душ. Стоял, засыпая под горячими струями. Вдруг ему показалось, что открывается дверь – сквознячок пробежал. Он рывком отдернул клеенку – дверь была закрыта, ему показалось. Он прислонился к стене, приходя в себя. Вспомнил, как Лиля переступила через край ванны – он словно увидел ее острую коленку…

Отбивные слегка пригорели и напоминали мясо, жаренное на костре. Вдруг завопила дурным голосом сирена смоук-детектора [37]. Шибаев рванулся к окну, дернул раму. Она, как и в прошлый раз, вылетела из гнезда. Едва удержавшись на ногах, он стоял, дурак дураком, с рамой в руках. Потом осторожно прислонил ее к стене. Вернулся на кухню, достал из коробки новую бутылку пива. Мельком удивился, что «Балтика» дошагала до Брайтон-Бич. Пошарив в шкафчике, нашел соль и перец. Разорвал пластик, вытащил бородинский хлеб. Сирена закатывалась истерически, а он сидел в одном полотенце на бедрах и ел. Наворачивал. Глотал, не жуя, громадные куски мяса, запивал пивом. Никогда еще он не испытывал подобного наслаждения от еды. События прошлой ночи отступили, чувство опасности притупилось. Он был настолько измотан, что не мог уже ни о чем думать. И не хотел. Сирена заткнулась так же внезапно, как и включилась.

Он не помнил, как добрался до постели. Сдернул покрывало. Когда его щека коснулась холодной подушки, он уже спал.

Его разбудил негромкий звук извне. Он обвел взглядом комнату. Что-то неуловимо изменилось, и он не сразу понял, что. Окна! Жалюзи сейчас были опущены, а когда он пришел сюда утром, то видел линялую рекламу матрасов на крыше дома напротив. Он рывком сел, сбросил одеяло. Одежды, которую он оставил на коврике у кровати, там не было. Он обошел кровать со всех сторон – одежда исчезла. Он осторожно вышел из спальни, пересек гостиную, где стояли жидкие осенние сумерки. На кухне горел свет и пахло едой. Лиля резала длинным ножом овощи – красный перец, морковку и зелень. Нарезав, она приподняла крышку кастрюли, где булькало что-то, и бросила охапку туда. На лице ее застыло сосредоточенное выражение, рот был приоткрыт. Он стоял и наблюдал за ней. Она была в белых трусиках и розовой майке с черным котом на груди. Коричневые от загара тонкие руки и ноги, выгоревшие белые короткие прядки волос как перышки.

Почувствовав его взгляд, она обернулась. Залилась краской. И вдруг бросилась к нему, повисла на шее.

– Саша! Сашенька! – Она целовала его лицо, прижималась всем телом, всхлипывала и приговаривала: – Сашенька, я знала! Я как чувствовала, что ты здесь! Милочка не хотела, чтобы я уезжала, а я места себе не находила! Звоню тебе, а ты не отвечаешь. Я так боялась за тебя! Как я рада, Сашенька, что ты… живой! Я так боялась, если бы ты только знал!