Владимир Колычев - Кодекс мстителя

– Как он его прикончил?

– Важно вовсе не это. Главное в том, что твой Ванька сейчас в тюрьме.

– Кому важно? Тебе? Что, избавился от него и радуешься! – набросилась на меня Вика. – Саянов наш враг, Иван убил гада, помог нам, а ты его за это в тюрьму?! Ну и скот же ты, Вадик!

– Кто тебе сказал, что Саянов наш враг? – растерялся я.

– А разве нет? Скажешь, что он не с Коганом заодно?

Я уже жалел о том, что затеял этот разговор, а сестрица продолжала наседать на меня:

– Ты должен вытянуть Ивана из тюрьмы, а не радоваться!

– Ничего я никому не должен.

– Вот я и говорю, что ты сволочь! Я знаю, почему ты такой веселый! Иван в тюрьме, и больше нет никаких проблем.

Вика вдруг заметила кого-то за моей спиной, осеклась и сконфузилась, но только на миг. Ее губы тут же изогнулись в ехидной ухмылке.

Я обернулся и увидел Диану. Она стояла в дверях и смотрела на меня с разинутым ртом. Ведь я же затворял за собой дверь. Неужели она тихонько ее открыла? Впрочем, поздно было думать о том, как и почему Диана стала свидетелем нашего разговора. Возможно, она появилась только что и смогла услышать лишь последнюю фразу, но ведь хватит и этого, чтобы войти в курс дела.

– Ну и чего смотришь? – усмехнулась Вика. – Полюбуйся на своего муженька! Он твоего Ваню в тюрьму отправил!

– Зачем? – Диана озадаченно смотрела на меня.

Она еще не знала, стоит ли ей сильно возмущаться, но уже понимала, что радоваться здесь нечему.

– Врет сестренка, не твой Ваня в тюрьме, а ее. Это у Вики с ним любовь-морковь.

– У тебя?.. – с растерянным удивлением спросила Диана.

– Да, так оно и есть! А что такое? Не имею права?..

– Нет, имеешь.

– А вот и нет! Твой муженек решил, что не имею! Поэтому и сдал Ваню ментам. Не хочет он, чтобы Лобов через меня к тебе подкатывался. Только Иван и не собирался этого делать! Он меня любит, понял?! – Вика глянула на меня с истеричным гневом. – А ты его ментам сдал, иуда!

– Не сдавал я его.

– Да пошел ты знаешь куда?

Вика вдруг стала выталкивать меня из комнаты. Я заупрямился, даже попытался заломить ей руки и тут же за это поплатился. Вика вдруг взвилась, в полете разворачиваясь вокруг своей оси. Я на миг растерялся, а когда понял, что происходит, было уже поздно. Голова сестрицы стремилась к полу, а правая нога, напротив, рванула высоко вверх, в мою сторону. У меня из глаз посыпались солнечные зайчики, когда пятка Вики врезалась мне в лоб.

Я не потерял сознания, но угодил в сильный шторм. Какая-то волна подхватила меня и вынесла из Викиной комнаты в нашу с Дианой спальню. Меня уложили на кровать, а вскоре в нос ударил острый запах нашатыря. Извивающаяся дымка перед глазами рассеялась, и я увидел Диану.

Она действительно располнела за последнее время, но сейчас показалась мне безобразно толстой. Меня душила злость на Вику, да и на жену тоже.

– Ну и чего смотришь! Иди педали крути!

– Педали?! – Она смотрела на меня как на чокнутого, решила, наверное, что я тронулся умом.

– В спортзал иди! Жир стряхивать! Раскабанела здесь на сытных харчах!

Какое-то время Диана потрясенно смотрела на меня. Она хватала ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег, затем закрыла лицо ладонями и выбежала из комнаты. Я не пытался ее остановить. Будь что будет.

В домашних условиях я раскис, разболелся, но холодные тюремные стены быстро меня вылечили. В условиях стресса организм выплеснул в кровь мощную дозу адреналина, которая, как мне казалось, убила вирус гриппа. Или иммунитет встал в боевую стойку перед лицом суровых испытаний. Как бы то ни было, гриппозное состояние покинуло меня, ломота перестала крутить кости, сопли высохли, хотя нос оставался заложенным. Зато появился кашель, поверхностный, злой, колючий. В ночь перед этапом я плохо спал, одолевали дурные мысли, кашель с лаем набрасывался на меня.

На следующий день я узнал, что такое настоящий лай. В СИЗО из автозака нас выталкивали в живой коридор – солдаты, овчарки, рвущиеся с цепей. Я с детства не любил собак, меня всегда пугали их острые зубы. Но там, на воле, гавкали просто собаки, а здесь – настоящие звери. Если бы у меня был хвост, то я обязательно поджал бы его, несмотря на все попытки держаться молодцом.

Наивные люди говорят, что все плохое когда-нибудь кончается. Собаки и вправду остались в прошлом, но ничего хорошего я так и не увидел. Сначала нас держали в одиночных стаканах-отстойниках, таких тесных, что в них можно было только стоять. Затем начался досмотр, где всех разули и раздели до трусов. После было жалкое подобие медкомиссии, состоящей из одного врача. Стылые помещения, ледяной пол – через все это мне пришлось пройти босиком. После фотографирования я, уже одетый, снова угодил в отстойник, где и провел несколько часов. Там до меня вдруг дошло, что я больше не кашляю. Такая вот реакция на сильнейший стресс. Но в то же время я понимал, что кашель всего лишь отступил.

Из отстойника меня отправили в такую же холодную камеру. Конвоир объяснил, что это так называемая сборка, откуда заключенных потом распределяют в соответствии с волей начальства. Я уже успел привыкнуть к убогому тюремному быту, поэтому облупленные, мрачные стены камеры лишь усилили тоску, но в панику меня не повергли.

Зато тревогу вызвали здоровенные лбы в теплых спортивных костюмах. Они рядком сидели на грубо склоченных нарах и смотрели на полотенце, свернутое жгутом. Оно горело, огонь нагревал большую алюминиевую кружку с водой. Кухарил здесь мелковатый паренек с кривым носом и глубоким шрамом, надвое рассекающим подбородок. Он явно лебезил перед громилами, хотя и пытался при этом демонстрировать собственное достоинство. Этот недомерок был единственным, кто поднялся, когда я зашел в камеру. Да, он встал, но едва ли стал выше сидящих здоровяков.

– Оба-на! Ты кто такой? – с оглядкой на громил, деловито спросил он у меня.

Я на него даже не глянул, смотрел только на знакомое лицо. В камере оказался тот самый широконосый «бык», которого когда-то натравил на меня подлый Вадим. Их тогда было двое, и мне здорово досталось. Но я всего лишь проиграл, о разгроме и речи не шло.

Мне показалось знакомым еще одно лицо. Я где-то видел его. Может, детали еще вспомню.

Широконосый «бык» тоже узнал меня и властно махнул рукой, возвращая меченого на место.

– Я, братва, знаю, кто это такой, – сказал он и движением головы подозвал меня к себе.

Тогда мне пришлось иметь дело с двумя «быками», а сейчас меня буравили тяжелыми взглядами сразу четыре здоровяка. Возможно, все они из одной банды.

Я так и не признал свою вину. Следователь уговаривал меня, заезжал и так, и этак, но я твердо стоял на своем. Что ж, видимо, пришел черед расплачиваться за упрямство. Менты даже не намекали, они прямым текстом говорили, что в СИЗО меня могут жестоко наказать, даже просили, чтобы я не доводил их до греха своей твердолобостью.