Лидия Ульянова - Размах крыльев ангела

И стиральная машина-автомат у Маши теперь была, и посудомоечная машина, и микроволновая печь с грилем, и моющий пылесос, и даже ноутбук.

Живи и радуйся!

Проснулась Маша на новом месте, как и привыкла, рано. Да и как сказать проснулась, если почти не спала. Дышать в квартире было совершенно нечем, а стоило раскрыть окна, как от сквозняка, от холодной воды реки за окном сразу стыли голые руки. Раскрытое окно, впрочем, от духоты тоже не спасало, наоборот, сразу влетал в спальню гул не засыпающего ни на минуту города. На набережной чихали и шелестели шинами машины, кричали люди, лаяли собаки, гремела музыка с проплывающих под окнами прогулочных пароходов, отчаянно выла сигнализация. Город провожал белые ночи. Непривычная серая хмарь, ни ночь ни день, тоже мешала спать.

И никаких тебе утренних птиц за окном, бесшабашных и рьяных в своем пении, просто музыка и крики сменились какофонией звуков от быстро уплотняющегося потока машин, солнце грело асфальт, выхлопы поднимались вверх, заползали в раскрытое окно как зарин-замановая газовая атака.

Неужели раньше, в той, долошковой жизни, Маша спокойно могла все это воспринимать? Ее не будили голоса и сирены под окнами, не мешали не прекращающие ни на минуту ездить автомобили, не мучила духота?

Совершенно разбитая Маша приняла душ – пожалуй, есть все-таки своя прелесть в жизни в большом городе, централизованный водопровод с избытком холодной и даже горячей воды – это великое достижение цивилизации, – позавтракала и принялась собираться на кладбище.

Кладбище было маленьким и старым, по воле обстоятельств оно затесалось в черте города, фатально соседствуя с жилыми домами. Просто город вырос, раздался вширь, а кладбище осталось на своем месте. На нем давно уже почти не хоронили, только подхоранивали в уже имеющиеся могилы.

Старые тополя и липы щедро делились густой тенью, худенькая речка несла свои грязные воды мимо покосившихся крестов, новеньких мраморных плит, гранитных памятников.

Странно, но именно здесь, на кладбище, Маша впервые после приезда почувствовала себя почти что счастливой.

После долгой разлуки город не произвел на нее сильного впечатления. Может быть, она слишком много возлагала на эту встречу. Как в детстве, летом, когда бабушка, поддавшись уговорам, изредка брала Машу с дачи в город. Маша ехала в электричке и предвкушала какие-то большие перемены, сердечные встречи, счастливые события. Но оказывалось, что ничего не изменилось с начала июня, только подросла трава во дворе, зацвели космеи на клумбе. Никого из друзей не было в городе, только на заборе детского сада сидели как деревенские куры Нинка с Веркой из соседней школы, но с ними Маша не дружила. Да еще они были и на два года младше, малявки.

И снова город, живший своей собственной жизнью, никак не отреагировал на Машин приезд. Толчея метро чуть не свела с ума, стерильная бездушность супермаркета наводила на мысли о полной здесь Машиной ненужности. А еще Маша отчего-то испугалась турникета в метро, ей казалось, что сейчас она без привычки не справится с ним, не сможет пройти, и тогда станет абсолютно ясно не только ей, но и окружающим, какая она тут чужая, как ее никто не ждет.

Огромный букет, вчерашний Мишкин подарок, оттягивал руки, мешал в толпе. Все отчего-то таращились на цветы, потом на Машу, и ей становилось совсем уж неудобно.

Дома, в Лошках, ей казалось, что в большом городе все люди какие-то удивительные, исключительно красивые, хорошо одетые. Поэтому она и на кладбище вырядилась в единственном своем костюме, на каблуках. Каблуки мешали ходьбе, ноги периодически подворачивались, в костюме было жарко, а кругом сновали комфортно одетые в джинсы и сандалии девушки.

И только на тихой кладбищенской аллее, пустой и прохладной, Маша почувствовала, что точно знает, куда и к кому идет. Она шла туда, где всегда нужна и любима.

Бабушкина сестра сдержала слово – могилы содержались в порядке даже после ее смерти. Большой цветник бабушкиного памятника украшали толстенькие цветущие маргаритки. У родителей были обновлены фотографии, по новой обведены золотом буквы. Без Маши установили и деревянную скамеечку.

Маша присела, помолчала. Никак не могла подобрать слов для начала разговора.

– Здравствуйте, вот я и вернулась, – сказала совсем тихо после долгой паузы.

Дальше разговор пошел легче. Маша выметала метелочкой, хранившейся испокон века за гранитной плитой, листочки и соринки, вытирала мокрой тряпкой памятники и рассказывала, рассказывала. Бессвязно, невпопад, вперемешку со слезами, но все ведь и так было понятно – они же всегда все видели, они всегда были с ней рядом.

– А еще Гавриловна сказала, что все у меня будет хорошо… надо только подождать. У меня на плече ангел сидит, он поможет…

Словно в ответ на это в плечо что-то мягко и легко стукнуло. Это упала маленькая сухая тополиная веточка. Мария подняла голову – на старом тополе, крепко уцепившись лапами, сидела жирная городская ворона. Сидела и, наклонив голову, пристально наблюдала за Машей.

– Это что ж вы такое делаете? – раздался с дорожки чужой, высокий голос. Невзрачная женщина в широком плаще, неопределенного возраста и неопределенных намерений подошла совсем близко.

Мария растерялась.

– Я? Я тут убираю…

– И без тебя уберут. Уходи, нечего по чужим могилам сидеть.

– Это не чужая… Это моя могила. То есть не моя, а… Короче, что вам нужно?

Женщина прищурилась, задумалась, кивнула в сторону могил:

– Твои? Вернулась, значит? Долго тебя не было. А я тут часто бываю, заодно и за могилами приглядываю. Мне Екатерина Семеновна про тебя рассказывала… Иду, смотрю, чужая девка у могилы трется, а тут, сама знаешь, сколько охотников до того, что плохо лежит…

Маша не знала. Не знала и даже не представляла, что может плохо лежать на кладбище. На кладбище, по определению, все лежало хорошо и прочно.

– Ох, боже ж ты мой, ну как только в голову пришло! – странная женщина проворно вытащила из цветника принесенный Машей букет, коротко обломала стебли, растрепала и надорвала обертку, поясняя:—Упрут же ж красоту такую, украдут и продадут. Жалко. А так мы сейчас его растреплем, чтобы никому не нужен был…

Роскошный Мишкин букет под ее ловкими руками на глазах превращался в веник. Маше хотелось плакать до слез. Не то чтобы она не могла сама купить цветов, нет. Просто так хотелось сделать бабушке приятное, доставить радость. Тем более что это связано с Мишкой, бабушке приятно должно быть.

– А это я, если не возражаешь, себе возьму. – Тетенька сняла с цветов пчел. – Дома же ж на столетник посажу, красиво будет же ж…

Маша поняла, что свидание окончено, спокойно посидеть тетка ей не даст, и пошла домой.