Лидия Ульянова - Размах крыльев ангела

– Нет, я сериалы не смотрю, редко совсем. «Ликвидацию» только смотрела и еще один, про войну. Я люблю фильмы про войну, бабушка их всегда смотрела, и Степаныч тоже любил…

– Завела свою шарманку: бабушка, Степаныч! Ты в клубе-то была хоть?

Маша даже возмутилась, не такая уж она и отсталая, в самом-то деле:

– Разумеется, была. Сто раз была, с Сашей еще, мы очень часто ходили.

– Это с Македонским, что ли? Ты, мать, вспомнила! Нет Македонского твоего, поминай как звали. Ни к ночи будь помянут твой Македонский. Все, новая жизнь начинается! Так о чем я говорила? Да, в тех современных фильмах, которые из жизни столицы, в тех всегда знакомятся в клубах. А рекламы? Там классно клубы показывают, так сразу и хочется… Маша, надеваешь завтра юбчонку покороче, сверху все оголить, в руки берешь коктейль такой красивый в бокале, садишься за столик, удочку закидываешь и ловишь.

– Что ловишь?

– Не что, а кого, дурында! Парней ловишь, красивых и с тугим кошельком. Завтра же и узнаешь! Пошли домой, будем тебе юбки резать, уверена, в твоем гардеробе ни одной короткой не найдешь.

И ведь слово свое сдержала, потащила Марию следующим вечером в клуб, потащила и на второй день. Юбки Маша резать не дала, надела джинсы, но это ничуть не испортило впечатления.

Танцевала Маша хорошо, стильно, еще до замужества научилась: Македонскому нравилось смотреть, как она танцует. И теперь старые навыки быстро вернулись, а чувство ритма у Машки всегда было превосходным. И какое это было удовольствие – ни о чем не думать, плыть по волнам мелодий, покачивать бедрами, разводить в стороны руки и улыбаться.

То ли Маша с Александрой выгодно дополняли друг друга, то ли по какой другой причине, но от кавалеров не было отбоя. Маше даже не пришлось томно сидеть с коктейлем в руках, она почти и не садилась.

И тут Александра вдруг проявила редкую разборчивость, ни один из претендентов, ни один из новых знакомых ей решительно не нравился. Машка, осознавшая вдруг, что готова к каким-то новым отношениям, к мужскому вниманию, давно бы уже сделала выбор и остановилась, но Александре все были нехороши.

А что, Маша хочет себе в спутники жизни штурмана дальнего плавания? Будет, как раньше одна сидела, так и дальше сидеть. Он же русским языком сказал, что последний раз девять месяцев плавал. И Маше улыбается ждать его по девять месяцев? За это время родить можно!

А может быть, Маша фамилию того парня не расслышала? Он же Коля Тепленький! Тепленький, как Маша себе это представляет? Не Теплый даже, а Тепленький! Чуть тепленький, как будто при смерти. Что, очень хочется ей быть Машей Тепленькой?

А третий вообще уникум, неужели Маша не понимает? Этот не вариант, он же как сонная рыба, да к тому еще сам из провинции, квартиру снимает. А танцует он как? Будто шпалы укладывает…

Маша, казалось, ничего не имела против штурмана, да и Николай Тепленький был нормальным парнем, но подруга была непреклонна:

– Я, Мария, должна быть уверена, что оставляю тебя в надежных руках, а эти все! Несерьезный народ. Нет, я думала, что у вас в городе мужики, как в кино показывают, а у вас просто даже глаз положить не на кого.

Александры хватило «клубиться» только на три дня, признала свое поражение:

– Не пойду сегодня никуда, скоро оглохну в этих ваших клубах. Давай, Маш, лучше просто вечером по городу погуляем. Помнишь, мы с тобой на кораблике катались по речкам? Мне понравилось, давай еще раз покатаемся.

– По каналам? Давай покатаемся, только давай по Неве, там тоже здорово, и мы там не были.

Но Александра была непреклонна, хотела «как в прошлый раз» и все тут.

Теплоходик «Людмила», называемый в народе речным трамвайчиком, был чистеньким и светлым, с уютными маленькими столиками вдоль больших пластиковых окон, с полом из нового ламината, с занавесками в нарисованных якорях. Маша хорошо помнила, что, когда они катались по каналам с бабушкой, давно, никаких столиков не было, в салоне ровными рядами, один за другим, стояли коричневые дерматиновые кресла с откидывающимися сиденьями, а полы были покрыты протертым до дыр унылым бурым линолеумом – маленькая Маша спотыкалась о торчащие куски и норовила разбить себе нос, – и окна замутненные, в крашеных металлических рамах со странными гайками. А еще на теплоходике работал теперь буфет, и можно было взять себе сока, бутербродов и даже вина.

Людей на теплоходике набралось много, все столики оказались занятыми, и Маша с Александрой не остались сидеть в салоне, поднялись на палубу, где были расставлены легкие пластиковые кресла. Мягкий свежий ветер приятно холодил плечи, развевал непослушные волосы, серебрилась на солнце вода, слепя глаза, вдоль борта, сменяя друг друга, неспешно проплывали сплетенные в сплошную косу дворцы, дома, памятники. Александра была непривычно молчалива, тоже, наверно, наслаждалась.

Маша в задумчивости вспоминала прожитый год.

Всего только год назад она сама стояла на мосту, а внизу, под ней, проплывали цветные лоскутки теплоходов, и музыка с них разносилась над водой, и голоса экскурсоводов доносились. «Памятник эпохи позднего барокко был возведен архитектором…» И Маша до смерти боялась и этого города, где родилась и выросла когда-то, и людей вокруг, и туманного своего будущего. Не раз за прошедший год Маше чудилось, что ничего у нее здесь не получится, не выйдет. Казалось, что затея с возвращением – пустая затея. Казалось, что никогда она больше не сможет почувствовать сердцем ритм большого города. Вспоминались слова Гавриловны, что на плече у Маши сидит ангел. Так вот, ни разу за прошедший год не почувствовала его Мария на своем плече, казалось, он упорхнул на следующий день после возвращения, тогда, на кладбище, когда упала на плечо сухая тополиная веточка.

Оно и понятно, ангел, он охранять должен, а Марию больше не нужно было охранять. На всех ангелов-то не напасешься. Ангелы, они, видать, как доктора в больнице – каждый сразу нескольких больных ведет. Или как инспектора в пенсионном фонде – один инспектор на несколько фирм и предпринимателей. Видно, кому-то все это время ангел был нужней, чем ей, Маше, она не в обиде, она справится.

На плечо словно бы мягко что-то опустилось – непокорные волосы ветром забросило на шею.

– Девушки дорогие, вы не могли бы меня сфотографировать?

Мужчина навис над подругами, настойчиво протягивая фотоаппарат.

Среднего роста, плотный, темноволосый, с коричневым загаром и словно дубленой кожей на лице. Одет в джинсы и рубашку в клеточку, совершенно обыкновенный. Самый-самый обыкновенный молодой мужчина лет тридцати с хвостиком. И фотоаппарат у него самый простой, даже не цифровой.

Мужчина широко улыбнулся: