Гилберт Честертон - Бесславное крушение одной блестящей репутации

Г.К.Честертон

Бесславное крушение одной блестящей репутации

"Клуб удивительных профессий" - так назвал цикл своих новелл, одну из которых мы предлагаем в этом номере журнала вниманию читателей, известный английский романист и рассказчик Г. К. Честертон (1874-1936). Мастер приключенческого жанра, создатель образа неунывающего детектива-любителя Брауна, коллеги Шерлока Холмса и комиссара Мегре, Честертон был тонким юмористом, высмеивающим продажную мораль английского буржуазного общества. Персонажи честертоновских новелл этого цикла - члены "клуба" - люди, находящие себе средства к существованию занятиями, не значащимися ни в одном профессиональном реестре. Всегда изобретательные, а зачастую и жуликоватые, эксцентрично-беспринципные, они - логичное порождение того мира, где всегда находят себе сбыт ловкая ложь, изворотливость и шантаж. Но подлинные герои Честертона, конечно же, не эти ловкачи и пройдохи, а тот, кто выводит их на чистую воду, разоблачитель жулья - Бэзиль Грант, персонаж, во многом родственный Брауну. Это ему доверил автор выразить свою заветную мысль: не в аристократических салонах, а в беднейших кварталах Лондона живут хорошие люди, именно они, эти кварталы бедноты, "...дают так много свидетельств высоты человеческой души".

В один прекрасный день мы с Бэзилем Грантом беседовали, сидя на империале полупустого трамвая; во всем мире нет более удобного места для бесед.

Мимо нас двигались неизмеримые серые пространства Северного Лондона; медленный ход трамвая давал нам возможность постичь всю их необъятность и нищету. Мы впервые поняли истинный ужас беднейшей части Лондона.

- Но одного вы не должны забывать: эти казенные, плебейские кварталы дают так много свидетельств высоты человеческой души, - обычным своим рассеянным и серьезным тоном сказал Бэзиль Грант, когда я поделился с ним своими мыслями. - Я согласен с вами. Я согласен с тем, что эти люди обречены на более чем варварскую жизнь. На их долю выпала цивилизация третьего сорта. И все же я твердо уверен, что большинство здешних жителей - хорошие люди. А стремиться быть хорошим - это гораздо более рискованная и смелая авантюра, чем пуститься на парусной лодчонке в кругосветное плавание, к тому же...

- Продолжайте, - сказал я. Ответа не последовало. - Продолжайте, повторил я, взглянув на него.

Большие голубые глаза Бэзиля, казалось, выкатились из орбит, он не меня слушал. Он пристально смотрел на улицу.

- В чем дело? - спросил я, глядя в том же направлении.

- Это просто удивительно, что как раз в момент величайшего моего оптимизма я напоролся на этого человека. Я сказал, что все здешние жители хорошие люди, а между тем вот вам отъявленнейший негодяй Лондона.

- Где? - спросил я, перегнувшись вперед. - Где?

- О, я был вполне прав! - продолжал он своим странным, дремотным тоном, который обычно появлялся у него в самые трудные минуты и пугал собеседника. - Я был вполне прав, говоря, что здешние жители - хорошие люди. Они герои, они святые. Быть может, они изредка и украдут ложку; случается им и избить кочергой двух-трех женщин. И все-таки они святые, они ангелы; на них белоснежные одеяния; у них крылья и сияние вокруг чела, во всяком случае, по сравнению с этим человеком.

- С каким человеком? - снова воскликнул я. И тут я увидел фигуру, на которую был устремлен взор Бэзиля.

То был гибкий, изящный человек, очень быстро пробиравшийся сквозь суетливую уличную толпу; в его наружности не было ничего достопримечательного, и все же, обратив на него внимание, вы уже не могли оторваться и испытывали огромное желание узнать о нем как можно больше.

На нем был черный цилиндр, в линиях которого, несмотря на всю их простоту было что-то странное, какой-то причудливый изгиб, тот самый, при помощи которого художники-декаденты восьмидесятых годов пытались придать цилиндру ритмичность этрусской вазы. Его почти совсем седые волосы были завиты искусной рукой человека, сознающего и ценящего красоту сочетания серого с серебром. В продолговатом овале его лица мне почудилось что-то восточное; он носил черные, коротко подстриженные усы.

- В чем его преступление? - спросил я.

- Я не точно знаю все подробности, - сказал Грант, - но он одержим жаждой мистифицировать своих ближних. Возможно, что для выполнения своих планов он прибегает к тому или иному обману.

- Каких планов? - спросил я. - Если вы так хорошо его знаете, так объясните мне, почему он самый подлый человек в Англии. Как его зовут?

Бэзиль Грант несколько мгновений смотрел на меня.

- Я не знаю его имени. Я первый раз в жизни его вижу.

- Первый раз видите его! - воскликнул я с некоторым испугом. - Что же вы тогда хотели сказать, называя его самым подлым человеком в Англии?

- То, что я сказал, - спокойно ответил Бэзиль Грант. - Увидев этого человека, я увидел также и многих других идущих по жизни в сиянии своей невинности. Я увидел, что все эти жалкие, будничные люди, проходящие мимо нас, были самими собой, тогда как он самим собой не был. Я понял, что обитатели всех этих трущоб - разносчики, карманные воры, хулиганы, - все они - в глубочайшем смысле этого слова - стараются быть хорошими. И я понял также, что этот человек старается быть плохим.

- Но если вы никогда раньше не видели его... - начал я.

- Ради бога, взгляните на его лицо! - крикнул Бэзиль так громко, что прохожий остановился. - Взгляните на его брови! В них кроется та адская гордыня, которая некогда заставила сатану глумиться над самим небом. Взгляните на его усы - они видом своим оскорбляют человечество! Заклинаю вас небом, взгляните на его волосы! Именем вечных звезд, взгляните на его шляпу!

Я смотрел, но не замечал ничего особенного.

- Но в конце концов все это очень фантастично и совершенно абсурдно, сказал я. - Учтите голые факты. Вы никогда раньше не видели этого человека, вы...

- О, голые факты! - воскликнул он с отчаянием. - Голые факты! Неужели вы действительно допускаете? Неужели же вы так погрязли в предрассудках, так цепляетесь за туманные, доисторические суеверия, что верите в факты? Неужели вы не доверяете непосредственному впечатлению?

- Гм, - сказал я, - по-моему, непосредственное впечатление несколько менее достоверно, чем факты.

- Чепуха, - сказал он. - На чем держится мир, как не на непосредственном впечатлении? Что более точно, чем оно? Друг мой, философия этого мира, быть может, и держится на фактах, но практически мы следуем исключительно впечатлениям и восприятиям. Чем вы руководствуетесь, принимая на службу клерка или отказывая ему? Вы что - измерили его череп? Вы почерпнули сведения о его физиологическом состоянии в справочнике? Считаетесь ли вы вообще с фактами? Ничуть! Вы принимаете на службу клерка, который спасет ваше предприятие, вы отказываете клерку, который обчистил бы вашу кассу, исключительно под этим непосредственным впечатлением, под влиянием которого я, в полном сознании своей правоты и искренности, заявляю, что человек этот, идущий по улице рядом с нашим трамваем, - шарлатан и подлец.