Инна Бачинская - Свой ключ от чужой двери

Металлический щелчок и сигнал отбоя.

– Подождите! – закричал я. – Подождите!

Мой растерянный взгляд наткнулся на Ведьму. Она насмешливо рассматривала меня в упор. Я положил трубку.

– Мне страшно нравятся ваши жесткие понятия о приличиях, – сказала Ведьма. – Вы напоминаете мне каторжника с пушечным ядром на ногах. – Она улыбалась мерзкой улыбкой. – Мораль, долг, гуманность… в наши смутные времена! Сколько?

– Семьдесят пять тысяч долларов.

Она присвистнула.

– Неужели заплатите?

Я молча смотрел на нее.

– Вячеслав Михайлович, вы, конечно, вправе поступать, как вам вздумается, тем более вы вините себя в смерти вашей подружки Сонечки… но я не могу удержаться от совета – не спешите бросаться на помощь! Мой длинный нос чует запах жареного. Анне ничего не грозит – тех, за кого некому платить, не умыкают, поверьте мне. Почему вы? Кто вы ей? Вы даже не помните, как она выглядит! Вы не можете платить за всех женщин, с которыми… провели ночь. Почему они не позвонили мне? Я ведь все-таки родственница. Единственная. Я уверяю вас, если они позвонят мне… нет! Я почему-то думаю, что они мне не позвонят! Анна – большая девочка, выпутается!

Она замолчала, словно ожидая ответной реплики. Не дождавшись, сказала:

– Вы же ее совсем не знаете. Не лезьте… туда. У вас у самого проблем выше крыши! Причем таких, о которых вы даже не подозреваете. Вычеркните Анну из своей жизни, она не ваш человек, и ничего, кроме неприятностей, знакомство с ней вам не принесет. Говорю, как ваш добрый… ваша добрая знакомая!

Во время своей речи она, ухмыляясь, смотрела на меня. На лице ее были написаны любопытство и нетерпение вивисектора, препарирующего живого зверька.

– Анна – ложь! – добавила она, насладившись моим молчанием. – Даже если она появится, держитесь от нее подальше. Она стихия, непредсказуемая и…

– Я понял, – перебил я ее. – Я понял. Лживая и непредсказуемая. Что дальше?

– Я не сказала, что она лжива. Я сказала, что она – ложь!

– Какая разница?

– В свете ваших научных трудов по герменевтике… наверное, есть. И потом… я почему-то уверена, что ей ничего не грозит. Такое у меня внутреннее чувство. Интуиция, если хотите. Подумайте над тем, что я сказала. Завтра я уезжаю. Присматривать за вами будет некому. Не наломайте дров! Вряд ли мы когда-нибудь еще с вами пересечемся. На выставку можете не приезжать. Я не обижусь.

Этим и закончились наши отношения с ведьмой Марией. Мы разошлись по своим спальням, она пожелала мне спокойной ночи, издевательски назвав милордом, а наутро, когда я проснулся, ее уже не было. Исчезла, испарилась, улетела в дымовую трубу. Как в свое время Анна. Это что – семейная черта исчезать вот так, не попрощавшись? Лишь на столе на кухне, придавленный солонкой, лежал рисунок карандашом. Неприятная унылая рожа, тощая кадыкастая шея, обвисшие бульдожьи брылы щек и маленькие поросячьи глазки – ваш покорный слуга. Первым моим побуждением было разорвать и выбросить рисунок. Пальцы скорчились в предвкушении, но момент был упущен. Я передумал. Сходство, бесспорно, имело место быть. Карикатурное, доведенное до абсурда – нос слишком длинный, губы раскатаны, залысины… все слишком. Но это был я. Стилизованный я, и нельзя было не признать определенного мастерства за художницей. Прощальный привет и прощальный пинок.

Я сунул листок в письменный стол, с глаз долой, потом, подумав немного, вытащил и приклеил скотчем к стеклу дверцы изнутри книжного шкафа. Отступил на шаг, полюбовался. Тип, отдаленно напоминающий меня, выглядывал из темноты шкафа, облагороженный тусклым золотом книжных корешков.

Я походил по пустым комнатам, открыл дверь в ее спальню, постоял на пороге, тупо глядя на идеально застеленную кровать, заглянул в кладовые, вышел на веранду. Нигде не оставалось никаких следов присутствия Ведьмы. Ничто не напоминало о сестрах, залетевших в мой дом, как птицы залетают в открытую форточку. Против ожидания, вместо облегчения я почувствовал грусть. Вспомнил об Анне и поймал себя на том, что забыл ее лицо. Отдельные детали я все еще помнил – рыжий завиток на шее, тонкие пальцы, приподнятые уголки рта, но цельной картинки не получалось. Голос… Какой у нее голос? Интонации, как блестки, высверкивали вдруг… смех… глуховатый… как надтреснутый хрусталь.

«Как надтреснутый хрусталь», – повторил я вслух фразу из читанного когда-то сентиментального романа.

В дневном свете ночной звонок вымогателя казался абсурдом, выдумкой сознания, которому полагалось спать. Я представил себе, как Анна лежит в глубоком сне в темном помещении, закрытом на ключ. Черная фигура со шприцем наклоняется над ней… она слабо вздыхает… Решетки на окне перечеркивают всякую надежду выбраться. Спящая царевна. « Ложь! Анна – ложь !» – сказала Ведьма. Мне пришло в голову, что дело сейчас не в Анне, а во мне. И неважно, какая она… важно совсем другое! Я, я важен!

Я полистал растрепанную телефонную книгу, нашел нужный номер. Человек отозвался сразу.

– Вячеслав Михайлович, – закричал он радостно, – сколько лет, сколько зим!

Человек этот был тоже когда-то моим студентом, а ныне владел успешной риелторской фирмой. Года два назад он подъезжал ко мне, убеждая продать городскую квартиру одной шведской компании, которая окапывалась в нашем городе. Я отказался тогда, а сейчас это была единственная возможность добыть деньги.

– Вадик, я продаю квартиру, – сказал я без обиняков. – Заберешь?

– Сколько? – деловито спросил он.

– Семьдесят пять.

– Зеленых? – уточнил Вадик.

– Ну! – Я попытался говорить на его языке.

– Вячеслав Михайлович, – заныл он, – сейчас рынок очень плохой… вот если бы тогда, когда я предлагал… Просто не знаю, что и сказать!

– Вадим! Мне нужны семьдесят пять тысяч долларов немедленно. Если у тебя нет покупателя, я звоню в конкурирующую фирму. – Я вложил в голос весь металл, на который был способен.

– Семьдесят! – предложил он.

– Семьдесят пять! – Я был тверд. – Квартира стоит больше, сам знаешь.

– Только для вас, Вячеслав Михайлович. Мы вас очень любили… в институте! Я хочу выразить вам свои соболезнования, – вспомнил он. – Вы такой человек… У вас все будет хорошо, честное слово!

– Спасибо, Вадик. В одиннадцать жду у себя. Адрес помнишь?

Чем ближе к реке, тем больше городской парк напоминает лес. Кончаются асфальтовые дорожки, исчезают скамейки, заросли кустов дичают и крупная крапива жизнерадостно подстерегает неосторожных гуляющих. Если бы встреча с вымогателем состоялась в одичавших зарослях, я бы не удивился. Или, как в американских фильмах: две машины на скорости соприкасаются боками, из окна одной рука в белоснежном манжете с золотой запонкой протягивает «дипломат», из окна другой – рука в таком же белоснежном манжете элегантно этот «дипломат» хватает. Или в проходном дворе, или на вокзале, в подземном переходе, на стадионе во время матча – в любом месте, где можно затеряться в толпе. С использованием фальшивых бород, париков, черных очков и шляп. Но памятник Пушкину на центральной аллее! Более странного места и не придумаешь для неприличной затеи. Или они так уверены в своей безнаказанности? Или подошли стратегически к выбору места, желая на всякий случай просматривать весь парк насквозь? В полдень в парке полно народу, несмотря на будний день, через дорогу высится солидное здание городской прокуратуры, на перекрестке постоянно дежурит регулировщик. А если я схвачу этого типа за шиворот и потащу к регулировщику? Не могли же они не предусмотреть подобного развития событий? Не понимаю подобной беспечности. Не дураки же они, в самом деле!