Барбара Вайн - Роковая перестановка

Дом был очень красивым, больше, чем дом Льюиса, и располагался в престижном районе. Особняк в неогеоргианском стиле с фасадом, состоящим из двух одинаковых частей, симметричных по оси двери, превышал все то, что может позволить себе большинство двадцатидевятилетних женатых мужчин. Эдам же был в состоянии купить его, потому что у него имелись деньги от продажи Уайвис-холла, а позже — от продажи лондонского дома, купленного на деньги от продажи Уайвис-холла. Если бы все сложилось иначе, он, Льюис, сейчас жил бы в доме вроде этого или в квартире в центре Лондона и имел бы при этом домик в деревне. А Эдам имел бы то, что пристало иметь человеку его возраста и его положения: стандартный дом в Северном Финчли или, может, в Кроуч-Энде, [20] Окраины Большого Лондона. что соответствует первой ступеньке на лестнице, медленно ведущей наверх. А так, с горечью думал Льюис, следующим возможным шагом для Эдама будет только особняк в Хайгейте… [21] Престижный район Лондона.

Он вернулся домой и, отбросив страх перед категорическим отказом, все же решился позвонить другу — турагенту Эдама. Молодой человек был очень любезен, напомнил, что они встречались на свадьбе Эдама. Он без малейших колебаний сообщил, когда возвращаются Эдам и Энн: в ближайший вторник, рейсом авиакомпании «Ибериан» в тринадцать тридцать.

Повесив трубку, Льюис прикинул, не стоит ли известить об этом полицию — ведь, по сути, это его долг; но, с другой стороны, не надо, чтобы здесь была полиция, когда вернется Эдам. Он сказал жене (и самому себе), что хочет встретить Эдама, чтобы осторожно ввести его в курс дела и предупредить, что его, как владельца, могут заподозрить в убийстве в связи со страшной находкой в Уайвис-холле.

— Ты не преувеличиваешь? — спросила Берил.

— В каком смысле?

— Об убийстве ничего сказано не было.

На это Льюис довольно резко заявил, что в «Стандарде» говорится, что полиция рассматривает это дело как убийство. Статья всего в несколько строчек, незаметная, изложена сухим языком, но слово «убийство» в ней просматривается и читается.

Выехав в аэропорт, Льюис вспомнил, как с первого дня повторял Эдаму, что наследство в виде большого дома и огромного участка земли, свалившееся ему на голову, не доведет до добра такого молодого и неопытного человека, как он. И ведь Льюис оказался прав, потому что проблемы появились, пусть и с запозданием. На десять лет, даже более чем на десять. Временами ему казалось, что это долгий срок, а временами — что все было только вчера. С другой стороны, насколько помнил Льюис, он всегда считал само собой разумеющимся, что однажды Уайвис-холл перейдет к нему.

Верн-Смиты принадлежали к нетитулованному мелкопоместному дворянству. Дед Льюиса был приходским священником в одной из деревень Суффолка, жил только на жалованье и имел семерых детей. Двое из них умерли в детском возрасте, одна из теток Льюиса вышла замуж и уехала в Америку, две другие остались старыми девами и, как большинство незамужних женщин, жили, ничего не зарабатывая, в крохотном домике в центре деревни и решали — хотя это больше напоминало мышиную возню — приходские проблемы. У них не было молодости, они, по сути, были похоронены заживо. Их братья, его отец и дядя Хилберт, были значительно младше. Его отец тоже принял духовный сан; дядя же Хилберт, занимаясь адвокатской практикой в Ипсвиче, обеспечил себе безбедное существование, женившись на богатой.

Берленды были зажиточными землевладельцами. Если сын женился или дочь выходила замуж, а поблизости не было подходящего дома, такой дом обязательно находился. Лилиан Берленд принесла с собой Уайвис-холл не в качестве милостивого пожертвования, которое вернулось бы ее родственникам в случае ее смерти или смерти ее мужа, а в качестве своей абсолютной собственности, которой она могла распоряжаться по усмотрению. Естественно, по оценкам отца, дом был так себе: «муравейник» с кучей клетушек, да и расположен на краю речной долины, где высокая влажность. В те времена, когда Хилберт женился, спрос на такое жилье был небольшим.

Священник со своей женой и детьми часто приезжали туда на каникулы. Приход отца Льюиса находился на окраине Манчестера, жили они в викторианско-византийско-готическом доме из потемневшего от копоти желтого кирпича с псевдороманскими окнами, обложенными красным. В церковном дворе росли падубы с черными листьями, а ракитник цвел только одну неделю в году. Для семилетнего Льюиса Уайвис-холл был самым красивым местом на земле, а окрестности — просто прекрасными. В те времена поля были маленькими и окружены живыми изгородями, с дорожками между ними. На болотистых почвах раскинулись дикие фруктовые сады, вдоль ручейков, где обитали водяные клопы и ручейники, росли борец, репейник и конопля, а над всем этим летали стрекозы в бархатистых золотых или серебряных доспехах. Там в изобилии были желтушки шафрановые, и червонцы, и малые голубянки, а однажды маленькому мальчику довелось увидеть большую радужницу. [22] Виды бабочек. Пара пестрых дятлов свила гнездо в так называемом Маленьком лесу за озером, а когда созревали орехи на лещине, появлялись поползни и подлетали к самому дому.

Что это был за дом! И каким разным он казался с его точки зрения и с точки зрения Берлендов! Для него он был огромным и просторным. В гостиной все окна ограничивались парами розовых мраморных колонн. Лестница красиво изгибалась, поднимаясь на галерею. В доме имелась библиотека, которую дядя Хилберт использовал как кабинет, и, что особенно впечатляло, оружейная с чучелами животных и дробовиками на стенах. Но внутреннее убранство значило меньше — хотя бедным оно не было, — чем территория вокруг: озеро, леса. Уайвис-холл словно околдовал Льюиса, который испытывал к нему примерно то же, что Большой Мольн [23] Герой романа Алена Фурнье «Большой Мольн». — к Заброшенному поместью. Он с нетерпением ждал каникул и впадал в глубокую депрессию, когда они заканчивались. Однажды он одержал славную победу, уговорив родителей разрешить ему остаться в Уайвис-холле после их отъезда в Манчестер.

У тети Лилиан никогда не было детей, и она умерла в 1960 году, в сорок пять лет. Дядя Хилберт тяжело воспринял смерть жены и не хотел никого видеть, кроме Льюиса. Именно в те дни он начал повторять ему, что когда-нибудь Уайвис-холл перейдет к нему.

Он сообщил об этом родителям Льюиса, и вскоре у них вошли в обыкновение присказки типа «когда все это станет твоим» и «когда ты вступишь во владение своим поместьем». Дяде Хилберту, однако, едва исполнилось шестьдесят, он был крепок и полон сил, продолжал работать адвокатом, и Льюис плохо представлял себя на его месте и вообще считал, что негоже с нетерпением ждать такого события. В Суффолк он ездил часто, возможно, гораздо чаще, чем если бы Уайвис-холлу предстояло вернуться к Берлендам или к одной из теток, живущих в Америке.